Читаем От неолита до Главлита полностью

От неолита до Главлита

На практике «шишковский» устав так и не вошёл в действие, хотя, понятно, действия цензуры были ужесточены. К 1828 году был разработан новый устав, в котором были пересмотрены и несколько смягчены статьи и параграфы предыдущего, хотя он и остался очень жёстким. Но ещё большую роль, чем статьи устава, играли негласные, в том числе «Высочайшие», распоряжения, проводимые через III отделение во главе с А. X. Бенкендорфом. Как известно, через него представлялось императору, милостиво даровавшего поэту это «право» («Теперь я буду твоим цензором!»), всё, сочинённое Пушкиным.

Цензурным уставом 1828 года были созданы Главное управление цензуры при Министерстве народного просвещения и сеть подчинявшихся ему местных цензурных комитетов. За действиями цензуры наблюдали III отделение и сам император. В тридцатые годы закрывается ряд журналов («Московский телеграф» Н. А. Полевого, «Телескоп» Н. И. Надеждина за публикацию знаменитого «Философического письма» П. Я. Чаадаева), конфискован и уничтожен ряд книг.

Окончательно печать и литература были терроризированы в 1848 году, в связи с прокатившейся по странам Западной Европы волной революционных выступлений и подавлением Николаем восстания в Венгрии. Началась «эпоха цензурного террора», или «мрачного семилетия»: такие названия она получила в позднейшей литературе. В то время было создано тайное ведомство, доселе не виданное и настолько тайное, что оно даже не имело имени и называлось по дате своего учреждения — «Комитет 2 апреля 1848 года», или по имени первого своего руководителя — графа Бутурлина — «Бутурлинским комитетом». Главная его цель заключалась в том, чтобы держать в постоянном страхе самих цензоров, ибо пропущенные ими книги, журналы и газеты должны были проходить повторную цензуру, или сверхцензуру. Такая практика была заимствована позднее большевиками, когда последующую репрессивную цензуру стали осуществлять органы тайной политической полиции (да и вообще, мы найдём здесь массу перекличек). Даже официальный историограф николаевского царствования вынужден был задать такой вопрос: «Спрашивается: каким образом могла существовать при таких условиях какая бы то ни было печать? Кончилось тем, что даже государь получил, по неведению комитета, так сказать, выговор от этого учреждения» (имеются в виду случай, когда одна газетная заметка об уличном происшествии, лично одобренная предварительно самим императором, не была пропущена в печать комитетом)[19].

* * *

М. А. Дмитриев

Разговор цензора с приятелем-стихотворцем

«Не пропущу стиха, и ты бранишь неправо:Я не о двух ведь головах!» —«Я знаю, друг, ты не двуглавый,И век тебе не быть в орлах!Друг-цензор, пропусти безгрешные стихи!Где встретится в них мысль, где встретится в них сила —Сквозь пальцы пропусти, как Феб твои грехи,Как самого тебя природа пропустила».

1830

П. А. Вяземский

Из «Старой записной книжки»

Денис Давыдов (…) рассказывал, что у него был приятель и сослуживец, большой охотник до чтения, но книг особенного рода. Бывало, зайдёт он к нему и просит, нет ли чего почитать. Давыдов даст ему первую книжку, которая попадётся под руку. — «А что, это запрещённая книга?» — спросит он.

— «Нет, я купил её здесь в книжной лавке». — «Ну, так лучше я обожду, когда получишь запрещённую». Однажды приходит он с взволнованным и торжественным лицом. — «Что за книгу я прочёл теперь, — говорит он, — просто чудо!» — «А какое название?» — «Мудрёное, не упомню». — «Имя автора?» — «Также забыл». — «Да о чём она толкует?» — «Обо всём, так наповал всё и всех ругает. Превосходная книга!» Из-за этого потребителя бесцензурного товара так и выглядывает толпа читателей. Кто не встречал их? Хороша ли, дурна контрабанда, им до того дела нет. Главное обольщение их — контрабанда сама по себе.

* * *

Всё уже было под солнцем… В недавние, так называемые «застойные» годы подобные персонажи встречались на каждом шагу: их интересовал только сам- или тамиздат — независимо от качества. Тогда же был популярен анекдот о бабушке, переписывавшей «Войну и мир» для внучки-школьницы, поскольку та никаких книг, напечатанных советскими издательствами, не признаёт, читая один самиздат.