Борьба становится сложнее, труднее, чем она была до сих пор, потому что здесь требуются более тонкие нюансы (так! — А. Б.). Конечно, когда говорят, что зло в человеке сидит от того, что у него привиты железы рабочего, а не какого-нибудь дворянина, то это теперь объяснять не нужно. (…)
Если бы мы издали Достоевского, Писемского, Лескова и т. д. и их только выпустили, — конечно, это было бы безобразие. Эти писатели никакой психологической установки и разрядки в настоящее время не дают. Нам нужны писатели, которые заставляют чувствовать жизнь, которые направляют на борьбу, на завоевание нового, а когда одновременно с Достоевским дают писателей 60-х годов, боровшихся за достижения жизни, это нам подходит, конечно. Из этого не следует делать вывода, что мы Достоевского печатать не можем. Как вы видите, здесь требуется особый подход. Нужно рассматривать не каждого писателя в отдельности, а нужно смотреть, как он выходит, в каком виде. Конечно, если бы вы вздумали выпустить «Бесы» в 500 000 экземплярах, в дешёвом издании, то мы бы протестовали, но если бы выпустили «Бесы» в количестве 5–6 тысяч, в академическом издании, мы бы не возражали. Теперь мы имеем возможность рассматривать план издательства, смотреть, как он составлен, есть ли там писатели, которые нам нужны, или такие, которые в данный момент не совсем подходящи[94]
.Когда мы подойдём к издательству, к издательскому плану, мы должны посмотреть с такой точки зрения: даёт ли издательский план литературу, нужную для текущего момента, или нет. Если нас бесконечно будут пичкать «Декамеронами», Сервантесом[95]
, ещё кем-нибудь, а не будут давать классической литературы, которая нам нужна в нашей борьбе, тогда мы этот план потребуем изменить и скажем: мы понимаем, что классики, понятно, не отвечают и не могут отвечать на те запросы, которые у нас стоят. Но надо подыскивать таких, которые побочным образом воспитывали бы нас в нужном психологическом направлении, которые бы способствовали разрешению этой задачи.Конечно, я не хочу сказать, что «Слово о полку Игореве», Грибоедова, Пушкина не нужно изучать, но нужно найти пропорцию. Потому что литературу мы изучаем не ради литературы, но смотрим на неё как на определённое идеологическое средство воспитания масс в целях осуществления развёрнутого наступления социализма по всему фронту.
Утверждать издательские планы нужно на рабочих собраниях. Созвать, например, рабочих Путиловского завода в Доме культуры, вмещающем 2000 человек. Они дадут самые лучшие указания. Если масса рабочих Путиловского завода скажет — нам это не нужно («Декамероны», «Дон-Кихоты» и проч.), нужно то-то и то-то, тогда попробуйте возразить против Полянского. Здесь не Полянскому нужно будет возражать, а рабочему активу. А с ним мы должны считаться, потому что вся наша революция, все наши задачи направлены к тому, чтобы удовлетворять классовые интересы рабочих[96]
.<Из ответов на вопросы:> Очень характерное замечание бросил кто-то, что когда Лебедев-Полянский придёт делать доклад, то писатели придут с жёнами, детьми, чтобы показать — какой ужас, сколько мыслей погребено за эти 9 лет (с момента создания Главлита. — А. Б.). Ну, а что ж, я говорю, вы знаете «Собачье сердце», о котором я говорил, «социалистический свинарник» Замятина, «ку-лачков-строителей жизни современной», над которыми оперирует Шишков: будем смотреть. Может быть, и сумеем отбиться через общественность. Не пеняй, коли у тебя рожа крива! Вот такая задача.
Я прекрасно знаю, ежели я войду, то все сразу — у-у-у! Это так будет, но надо уметь, прежде чем пойти туда и сунуться туда, в эту холодную воду, приготовить общественность. Здесь вот мы её и приготовим. А вот мы рабочих созовём и скажем наши задачи, и не скроем, что «Собачье сердце» скрыли, — и тогда попробуй, когда этот элемент «против» приведём в клуб. Но это положение тоже будет ненормально. Это положение какого-то конфликта, состояние какой-то скрытой войны. Этого тоже не нужно допускать. По возможности нужно эту работу провести так, чтобы это было приятно и тем, и другим, чтобы улыбались даже и те, которых дерут. Вот так надо строить работу. Или, по крайней мере, эту самую дёру надо сделать как-то культурно, а может быть, и отложить. Может быть, там, где нужно сейчас ударить, по ряду тактических соображений и не нужно ударять. Вы скажите, кто ударил «Красное дерево» Пильняка? Вы не знаете? Ударили Пильняка мы. Я прочёл, что в белой прессе выходит роман Пильняка «Красное дерево». Кто разрешил? Никто. Значит, вывезли самовольно. Вызвали Пильняка сюда на допрос, допросили его, причём я сам его и не допрашивал, потому что в резерве, — мало ли какие комбинации могут быть, если выйдет какое-нибудь недоразумение. Он разговаривал не со мною, а с заведующим Русским отделом <Главлита>, до конца мы ещё не дошли. А тут может быть и так, и эдак: как руль повернёшь. Вы знаете, как шофёр — чуть повернул круто, и в канаву, а здесь скорее, чем шофёр, можно попасть в канаву.