От неолита до Главлита

А дальше так. Решили — в ГПУ, а потом посовещались, посовещались… а почему нельзя использовать Союз Писателей, пускай они своего друга, члена, по-семейному, так сказать, попарят. А попутно вспороли и тех, которые пытались спасать Пильняка и выявили свои слабые места. Ну, попарились, а вы знаете, как пар на русского человека действует, который желает, чтобы градус был повыше, и веник покрепче, раз, два, четыре, кости размяли, и все улыбаются. Так произошло и с Пильняком. Взял своё «Красное дерево» и перерабатывает. Пожалуйста. Поправляй. Такие случаи бывают неоднократно. Так что эту дёру надо организовывать осмотрительно[97].

Вот Клычков пришёл ко мне 8 месяцев тому назад и говорит: разве я кулацкий писатель — как вы думаете, Полянский? Вы мне скажите, я вам поверю, вы человек не кружковый, объективный. Я говорю: «Конечно, кулацкий писатель, как же я могу тебя назвать». Тогда он говорит: «Что ж, мне жить в Советской России нельзя?» Я говорю: «Почему нельзя?» — «Ты же называешь меня кулаком». — Я говорю: «Ну так что же, кулаки живут и у нас, но только кулаков раскулачивают. Как? Не будем тебя пугать. Очень просто». — «Я, говорит, не могу жить». — «Почему ты не можешь заниматься другой работой? Великолепно можешь!» Говорили, говорили… Он рассвирепел и говорит: «Советская власть доводит писателя до того, что он вынужден застрелиться». Я на него посмотрел и говорю: «Ты, пожалуй, зря говоришь, а если не лень, пожалуйста, стреляйся, что же я могу сделать». Ничего, до сих пор живет и, конечно, не застрелится[98]. Я привёл это для того, чтобы показать, к какому моральному воздействию приходят. Я его не знаю, и всё-таки, когда писатель говорит — я застрелюсь — это известный психологический эффект производит, и очень сильный. Может быть, он и очень вредный человек, но всё-таки чувствуешь себя нехорошо. Вот такие воздействия в нашей работе могут быть. Может быть, не в таком непосредственном виде, но такого порядка, и сильное моральное воздействие, несомненно, будет. И вам с писателями на местах придётся говорить. (…)

Это особенно нужно иметь в виду в провинции, потому что с кулаками типа Клычкова нам придётся иметь дело; у вас таких нет, и вам больше придётся иметь дело с растущей писательской братией из рабочего класса. К такой братии нужно подойти очень внимательно и осторожно. Ею нужно руководить и не быть начальнически грубыми, потому что это не даст желательных результатов. К такому писателю нужно подойти как к товарищу.

Если до последнего времени мы были по преимуществу органами карательными, своего рода ГПУ в литературе, то теперь делается поворот в другую сторону. Не умаляя прежней нашей функции, мы должны присоединить к ней и руководство литературной работой. ЦК партии обязал Главлит, чтобы он не только следил за книгами, которые выходят, но и выявлял все те тенденции, которые намечаются в отдельных областях литературы, чтобы он мог знать о назревающей опасности.

Антисоветские очепятки

Пик абсурда приходится на годы Большого террора (1937–1938), когда запуганные и терроризированные «компетентными органами» чиновники Главлита и его местных отделений впадали, употребляя термин академика И. П. Павлова, в «парадоксальное состояние». Им всюду мерещился затаившийся враг, проникший на страницы литературы и печати. Например, в Ленинграде в Смольный доставлялись ежедекадные «Сводки важнейших конфискаций и нарушений политико-идеологиче-ского характера в печати», составлявшиеся местным горлитом. Помимо того, Жданову как секретарю ЦК ВКП(б) по чину полагались такие же ежемесячные сводки Главлита, присылаемые из Москвы[99].

Илья Ильф в «Записных книжках» заметил, что борьба с опечатками бессмысленна: как ни пытались издатели напечатать книгу без единой опечатки, проверяя текст десятки раз, на переплёте её тем не менее стояло: «Британская энциклопудия»… Некоторые, впрочем, находят, что какое-то количество опечаток в книге просто необходимо: по крайней мере, они веселят читателя.

Но тогда было уже не до смеха. Вполне серьёзно по приказу свыше решительно все опечатки должны быть искоренены, тем более что в большинстве своём они есть не что иное, как «вылазка классового врага».

Из «Сводки важнейших конфискаций и нарушений…» за март 1936 года:

«Задержана книга Л. Гессена „Книжка для автора“, издание Горкома писателей. Мотивы задержания: на с. 170 автор утверждает, что „опечатки, к сожалению, являются почти неизбежной принадлежностью книги“. Ясно, что такое утверждение, особенно в свете последнего приказа Начальника Главлита СССР об опечатках, не может иметь места на страницах печати».

Из «Материалов Главлита о вредительстве в печати» (1937 год):