От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война

Поскольку Владимир Александрович всегда был неравнодушен к золотым тонам, то и внутренняя отделка нашего офиса радовала глаз стеклом и желтым металлом. Я поселился на втором этаже, в бывшем кабинете Малашенко. Стоит отдельно подчеркнуть, что это был, пожалуй, самый скромный кабинет «на Палашевке», как мы стали называть наше новое место работы. Кабинеты Гусинского, Киселева и даже Венедиктова производили гораздо более внушительное впечатление. Наш новый гендир, Юрий Федутинов, вселился в кабинет Киселева, который в то время уже был предан анафеме за свое нежелание продолжать работу с Гусинским и переход на сторону врага и, в соответствии с упоминавшейся мною «табелью о рангах» моего начальника, рухнул в самый ее низ, даже ниже графы «сам никто и звать никак». Так что кабинет у Евгения Алексеевича экспроприировали и передали Юрию Юрьевичу, у которого, как выяснилось, своего рабочего места не существовало не только на «Эхе Москвы», но и в штаб-квартире «Медиа-Моста». Напомню, что к этому моменту ЮЮФ возглавлял «Эхо» в качестве гендиректора уже около десяти лет, но Гусинский с ним оказался почти незнаком. На протяжении первых нескольких месяцев нашей совместной работы Гусинский даже не мог выучить правильное произношение фамилии Юрия Юрьевича, упорно обзывая его Фетудиновым, а не Федутиновым.

Но главный жилищный вопрос для нас представляли, конечно, не кабинеты, а студийные помещения. Раскидать операторов и инженеров ТЖК, водителей и корреспондентов по разным комнатам было нетрудно. Тут же, вместе с телекомпанией «Эхо», жили наши друзья и партнеры, например кинокомпании «ДомФильм» и «МакДос», которыми руководил знаменитый продюсер Владимир Досталь, или «Телеателье» дизайнера Семена Левина. Несколько помещений занимали аффилированные с бизнесом Гусинского компании, чьим родом деятельности являлись недвижимость, телекоммуникации, юридические услуги и т. д. Но собственно телевидением – не продюсированием телесериалов, а выпуском информационных программ прямо в эфир – здесь никто не заморачивался. Для нас же это представлялось жизненной необходимостью.

После нескольких мозговых штурмов местом для студии определили пространство прямо под крышей. Поднявшись на лифте на третий этаж, вы попадали в своеобразную мансарду, только огромных размеров. Прямо посередине стояло какое-то огромное возвышение, внутри которого находились досталевские тон-студии, а потолок оставался неиспользованным. Там размещалась небольшая зона отдыха: кресла, диванчики, столики, на которые через застекленную крышу здания щедро лился солнечный свет. Здесь установили легкие перегородки и получили помещения для редакции и пишущих корреспондентов. Саму же студию – съемочный павильон и аппаратную – растянули буквой «Г» вдоль стен этого редакционного постамента…

У меня с геометрией всегда было не очень хорошо, поэтому я понимаю, что вряд ли сумел создать у вас зримую картину того, как была устроена наша редакция. Но главного результата, надеюсь, я добился: всем понятно, что в таких условиях снимать телепрограммы нельзя. С этим были согласны все, но, поскольку ничего другого все равно не было, стали снимать здесь. Студийный свет через какое-то время наладили вполне сносно, установив дополнительные балки с приборами, в качестве декораций выступали пластиковые баннеры, изготовленные в левинском «Телеателье», а вот со звукоизоляцией ничего сделать так и не удалось. Поэтому на время записи или прямого эфира поступала команда: «Тишина!», которую, конечно, время от времени кто-нибудь да нарушал. Особенно часто этой диверсионной деятельностью занимался Андрей Черкизов, записывавший у нас телевизионную версию своей «эховской» «Реплики». Андрей постоянно курил, прерываясь лишь в те моменты, когда кашлял. А уж если он начинал кашлять… думаю, в этом случае не смогла бы помочь никакая звукоизоляция. Потому ее и не делали…