От Олимпии до Ниневии во времена Гомера

«После Анисиса царствовал жрец Гефеста по имени Сетос. Этот царь безрассудно пренебрегал кастой египетских воинов, как будто вовсе не нуждаясь в них… После этого пошел войной на Египет с сильным войском Санахариб, царь арабов и ассирийцев. И вот египетские воины отказались выступить в поход. А царь-жрец, доведенный до отчаяния, вступил в святилище и стал с рыданиями горько жаловаться на свою тяжкую участь перед кумиром божества. Когда царь так рыдал, напал на него сон и во сне предстал ему бог и, ободряя его, сказал: "Пусть царь, ничего не боясь, идет на арабское войско; он, бог, сам пришлет ему помощь". Ободренный этим сновиденьем, царь взял с собой египтян, готовых следовать за ним, и разбил стан в Пелусии (там ведь находятся "ворота" Египта). Впрочем, никто из воинов не пошел с царем, но только мелочные торговцы, ремесленники и разный сброд с рынка. Когда они прибыли в Пелусий, то ночью на вражеский стан напали стаи полевых мышей и изгрызли их колчаны, луки и рукоятки щитов, так что на следующий день врагам пришлось безоружными бежать, и множество врагов пало»

(Геродот, II, 141).

Это чрезвычайно запутанная история, и нужно большое терпение, чтобы в ней разобраться. Санахариб — это, конечно, Синаххериб, который не имел ничего общего с арабами. Маловероятно, чтобы он дважды за короткий промежуток времени убегал от чумы; следовательно, это та же самая изложенная нами история, ошибочно перенесенная в Египет. Египетский рассказчик не понял смысла сна о мышах и передает его содержание как действительный факт. В древности была известна связь между чумой и крысами, которые ее переносили. Когда филистимляне похитили Ковчег Завета и на них напала чума, они отослали израильтянам их святыню, приложив к ней пять золотых мышей и пять золотых чумных бубонов. Египтяне не выдумали историю с изгрызенными тетивами луков. Но только этот сон приснился не царю-жрецу, а Езекии, которому жрец (позднее Исайя) правильно истолковал сон о мышах, пожравших луки.

Жрец, молящийся в храме, наводит нас на правильный след. Среди вереницы сменяющих друг друга фараонов не было царя-жреца. За такого фараона могли посчитать только Шабаку или Тахарку, которого Ветхий завет считает современником Синаххериба. Так как египтяне не различали «л» и «р», Иерусалим легко мог превратиться в Пелусий. В этом плане особенно интересен бунт воинов. Он дает основание предполагать, что люди, сидевшие на стене и слушавшие ассирийцев, были солдатами гарнизона и что после этого разразился мятеж, во время которого лишь горожане — здесь мелочные торговцы, ремесленники и рыночный сброд — помогали царю. Ведь должна же была дать какие-нибудь результаты миссия ассирийцев!

Во всяком случае, мы можем понять, откуда появились и стреляющее из лука божество, и мыши. Никто не может лучше подтвердить рассказ о взятии Иерусалима, чем наш постоянный и авторитетный свидетель — Гомер. Он не только хорошо знал эту историю, но и широко использовал ее. Хрис и поражающий стрелами Аполлон, подобно ангелу господню, принесший (в I песне «Илиады») чуму и страшное опустошение в войска осаждающих, совершенно исчезают в ходе дальнейшего повествования. О них больше не упоминается, хотя причиненные ими бедствия изображены достаточно четко. Возможно, Ахилл и Агамемнон еще раньше поссорились при дележе захваченных девушек, и не чума была тому причиной. Ведь в «Илиаде» не говорится о ее влиянии на дальнейший ход осады Трои: последствия чумы никак не отразились на состоянии войска, хотя о жертвах ее в «Илиаде» сказано:

Частые трупов костры непрестанно пылали по стану.

(Илиада, 1,52)