«От ордена осталось только имя...». Судьба и смерть немецких рыцарей в Прибалтике

О важности религиозной составляющей в контексте формирования конфессиональных границ говорит и то, что во время переговоров, проходивших в Вильно в 1559 г., польский король поддержал стремления Кетлера сохранить «принятую религию» (angenomennen Religioneri), в данном случае — протестантскую. Дальнейшее развитие идеи польского подданства обсуждалось на собрании орденских гебитигеров, собранном Г. Кетлером 5 апреля 1560 г. в Риге. Магистром было озвучено плачевное положение ордена, от которого «осталось только имя». Была озвучена мысль, что если не удастся осуществить перелом в войне, то результатом «…предполагается скоропостижное падение и разделение христианских сословий и чистого и благословленного слова Божия к необратимой гибели не только в Ливонии, как оплоте христианства, но и во всех соседних землях…». Описание Ливонии как «…оплота христианства…» вполне объяснимо в рамках риторики, свойственной духовно-рыцарской корпорации. В тексте говорится: «…для лиц и всего ордена, в то время как земли теряются посредством сомнительных иллюзий и утешений, было бы славно, полезно и по-христиански достигнуть успокоения через христианское изменение…». Обсуждение «христианского изменения» может свидетельствовать не только об умонастроениях внутри ордена, но и среди бюргерства и рыцарства. Под «христианским изменением», судя по всему, следует понимать именно принятие протестантизма. В пользу этого свидетельствует не только склонность Кетлера к евангелической вере, но и уже упомянутое суждение о возможности для магистра вступить в брак.[241]

Немаловажную роль в поддержке сохранения протестантизма в процессе образования герцогства Курляндского и Семигальского и формирования конфессиональных границ сыграл польский магнат Николай Радзивилл Черный, занимавший в тот момент должность канцлера Великого княжества Литовского. Именно он вел переговоры в Вильно с Кетлером. Можно согласиться с К. Шмидтом, отметившим, что это могло повлиять на появление в «привилегии Сигизмунда Августа» фрагмента, связанного с поддержкой религиозной свободы в аугсбургской трактовке (confessio Augustana).[242] Параграф 4 гарантировал Ливонии широкие привилегии в сфере управления и права. Если сравнить привилегии Сигизмунда Августа (Privilegium Sigismundi Augustine)[243] с Pacta Subjectioni[244], то обращает на себя внимание сходство взгляда на религиозный вопрос. В 7-й главе привилегии говорится, что герцог гарантирует своим подданным свободу исполнения обрядов.[245] Позже, в 1570 г., герцог Готтхард Кетлер в своей привилегии (Privilegium Gotthardinum) подтвердил эту позицию.

Заключение

С гибелью Немецкого ордена завершается сюжет, которому посвящена наша книга. Остальные события борьбы за Прибалтику во второй половине XVI в.: датско-шведская война 1563–1570 гг., русско-литовская война 1561–1570 гг., «Московская», или «Баториева война» 1578–1582 гг., русско-шведские войны последней четверти XVI в. — остаются за пределами данной книги. В XIX в. историком H. М. Карамзиным они были объединены в единую «Ливонскую войну» Ивана Грозного, длившуюся 25 лет (самую длительную в русской истории, за исключением Кавказской войны 1817–1864 гг.).[246]

Современники думали иначе. Они не знали никакой 25-летней Ливонской войны. И для Немецкого ордена, и для польского короля Сигизмунда II Августа, и для царя Ивана Грозного 1561–1562 гг. были фактическим рубежом, когда Ливония была разбита, уничтожена и разделена между соседями, а орден прекратил свое существование. Дальше начнется то, что историк В. В. Пенской назвал «войнами за ливонское наследство»,[247] а А. И. Филюшкин — Балтийскими войнами второй половины XVI в.[248] Это уже тема отдельного исследования, особого разговора и других книг.

В заключение необходимо остановиться на одном вопросе, с которым в общественном сознании прочно ассоциируется война Ивана Грозного за Прибалтику. С XIX в., с H. М. Карамзина, существует убеждение, что Иван Васильевич затеял Ливонскую войну для прорыва России к Балтийскому морю. Этот ложный стереотип опровергается простым взглядом на карту — как известно, России в XV–XVI вв. принадлежало устье Невы и все южное побережье Финского залива от Невы до Наровы. Напомним, что в 1492 г. Иван III основывает Ивангород напротив Нарвы на русских прибалтийских землях, и ни о каком выходе к морю вопрос не стоит. Этот выход есть. Россия утрачивает его только после Смуты, по Столбовскому миру 1617 г. Приписывание Ивану Грозному стремления прорыва к вожделенным морским берегам — одно из необычайно живучих заблуждений отечественных историков. Даже в школьную программу был включен вопрос о цели Ливонской войны как войны за выход к морю.