От «Отеля…» до «За миллиард лет…»

Алексей Керзин из Москвы звонил регулярно — раз в месяц, иногда — чаще. С каким-то вопросом или просто узнать, как дела. Позвонил он мне и на этот раз — сначала домой, затем, потому что не отвечала, — на работу. А на работе (в Центральной Харцызской библиотеке — тогда я работала там и жила в небольшом городе Донецкой области, Харцызске) в то время как раз проходило очередное заседание клуба любителей фантастики, на котором присутствовали и представители КЛФ двух других городов. Алексей кратко сообщил печальную новость и о том, что подробности неизвестны, и попросил передать это известие Виктору Курильскому, ибо он к нему не может дозвониться. Заседание, конечно, было прервано. И только услышав голос Виктора по телефону, я поняла, как трудно было Алексею говорить всем эти страшные слова: «Аркадий Натанович умер».

Потом было много телефонных звонков: звонила я, «людены» звонили мне. Обсуждался, собственно, один вопрос — имеем ли мы право туда ехать. Этот извечный вопрос сомневающегося: «А не буду ли я там лишним?» Там будут родственники, ближайшие друзья, соратники… А кто мы? Но если умом кто и сомневался, то душа требовала — ехать, ибо не ехать было нельзя. Некоторые не приехали из-за того, что пересилила составляющая «буду лишним», некоторые просто не смогли (Владимир Борисов двое суток провел в Красноярском аэропорту, но из-за нелетной погоды так и не смог прилететь). Мы снова встретились.

Я мало что помню из самой панихиды. Были слезы, была горечь утраты, была страшная мысль: «А как же сейчас Борис Натанович? Потерять в одночасье брата, друга, соратника…»

В то время, когда знакома уже была с обоими братьями, всем задавала вопрос: видел ли кто их вдвоем? Ведь так интересно было узнать, как они обращаются друг к другу: два уже немолодых солидных человека, но — братья, но — соавторы. Увы, никто, ибо встречались они, в общем-то, чтобы работать, а не на различных мероприятиях. Не увидела. И теперь уже не увижу.

Горечь утраты, как говорится во многих умных книгах, чаще проявляется в жалости к себе (как же я без него-то буду), чем в жалости к почившему. Может быть. Не знаю. Но тогда почему-то осознала, что добрый десяток лет, еще до знакомства с «люденами», мне просто легче становилось при мысли, что где-то там, в Москве и Ленинграде, живут два очень хороших человека, которым я безмерно благодарна за счастливые часы чтения и изучения их книг. Казалось, что Стругацкие передали меня с рук на руки «люденам», чтобы не чувствовалось так одиночество…