От печали до радости, или Первая любовь по-православному

Лина не понимала. Казалось, она была дома и должна была начаться прежняя жизнь. Обыкновенная, прежняя, какой она всегда и была раньше: школа, дом, книги, море. Но прежняя жизнь вот уже неделю все никак не начиналась. Все, что всегда было важно и интересно, стало каким-то скучным и печальным. Лине отчаянно не хватало какого-то другого простора. Простора на бухте Емар. Где поют про алые паруса, где дружба, и друзья, и где вожатский отряд «Исток». И Лина решила.

– Мама, – сказала она в пятницу вечером, когда они вместе убирали и мыли посуду после ужина, – мама, я, наверное, после школы поеду работать в «Океан». У них там свой вожатский отряд, и у них там здорово. Меня звали, значит, я подхожу. А еще они даже учатся от «Океана» во ВГУЭСе, и потом у меня все равно будут не только океанские вожатские курсы, но и специальность. Законченное высшее.

Мама посмотрела задумчивым взглядом. Мама не была рада.

– Я думаю, тебе лучше просто поступить в институт, как ты и хотела, – заметила она. – Как все поступают. Просто учиться, жить, получать образование. На втором-третьем курсе найдешь подработку по специальности. Обычный вариант. Обычная жизнь. Не звезды с неба, но жить можно, согласись, Лин.

Лина вздохнула:

– После «Океана» это будет уже какая-то скучная жизнь, мама.

– Не после «Океана», – напомнила та. – После того, как ты все забросила, и службы в храме, и читать святых Отцов, и молиться, и вот уже сколько ведь не исповедовалась и не причащалась. «Отчего мы проводим без отягощения многие часы в пустейших увеселениях, не находим сытости в них, стараемся одно суетное занятие заменить другим, а кратчайшего времени не хотим посвятить на рассматривание согрешений своих, на плач о них? оттого, что мы стяжали сочувствие к греху, ко всему суетному, ко всему, чем вводится грех в человека и чем хранится грех в человеке; оттого, что мы утратили сочувствие ко всем упражнениям, вводящим в человека, умножающим и хранящим в человеке боголюбезные добродетели»[28].

– Но, мама, ты ведь сама все понимаешь: сначала была подготовка к олимпиаде. Потом был «Океан». Сейчас я все начну опять. Только это не выход, как ты стараешься меня отговорить.

– Линок, – заметила мама, – если ты выберешь работу в «Океане», ты уже не начнешь все опять. Ты походишь сейчас какие-нибудь полгода в храм, а потом ведь уедешь. Твой «Океан» – это суета сует, все суета. Ты думаешь умудриться там остаться воцерковленной? Ты уже и так все забыла. А ведь всего какие-то две недели там побыла. Мы забываем. Мы все забываем, Лин. Наше сердце – гроб. Должна быть постоянная, благочестивая, внимательная жизнь[29]. А не как ты решила, два притопа, три прихлопа, раз-два – и в дамки, мы танцуем буги-вуги, поворачиваем круги. «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф.11:12).

Она вздохнула и добавила:

– Я тебе так скажу, «Океан» – это не твой выбор. Ты и саму себя там потеряешь, и детям ничего не дашь. Детям надо давать силу. Веру. Они молодцы, эти вожатые, что дарят ребятишкам праздник. Делают доброе дело. Но ты подожди, это тебе сейчас пока кажется, что ты без «Океана» жить не можешь. Конечно, только приехала. Время пройдет, все забудешь.

Руфина улыбнулась. Она знала свою дочь. Свою боевую девочку с серо-голубыми глазами. Свою дорогую Линусик.

– Подумай серьезно, Лина, – продолжила мама. – Ты все-таки уже взрослая. Решать тебе. Прогибаться ли под этот изменчивый мир или пусть лучше он прогнется под нас[30], – добавила она уже словно папиными словами. – Хотя, как я погляжу, с тебя станет. Вот, косы все тебе мешали, захотела стрижку как у всех. И даже есть ведь в классе другие девочки с косами. Все равно. Ну, так что же, Лина? Что мы с тобой завтра? Прогибаться под этот изменчивый мир или в храм?

– Конечно же, в храм, – поднялась Лина. – А косы – это не беда, – махнула она рукой. – Будут новые. «Была бы честь, была бы честь!..»

И пошла в комнату. Тихонько напела:

«Но на судьбу не надо дуться.
Там, у других, вдали…<…>
А здесь, у нас, враги найдутся, —
Была бы честь, была бы честь!»[31]

Глава 9. И смех и грех

Руфина посмотрела ей вслед и безнадежно улыбнулась. Что с нее возмешь. Самая ее старшая. Первый блин комом. И папины книжки. Папа хотел сына, родилась дочь. Папа не стал огорчаться, и когда она подросла, души в ней не чаял. Наверное, так и пошло все – как-то не так. Хотя все равно ведь. В храм Лина ходит, что-то читает, псалмы учит потихоньку. Значит, все-таки растет в ограде церкви, не как трава. И то хорошо, хоть так. Папина дочка. Папа же в храм – ни ногой.