От первого до последнего слова

– Я, собственно, вас не задержу, – неторопливо продолжал мужчина с «мыслящими» глазами. – Мне бы поговорить только. Мне жена сказала, что она передачу по Первому каналу видела, а там как раз про этого… урода, Грицука, говорили! И говорили, что врачи виноваты в том, что он умер! Я решил вам объяснить, чтоб вы знали, это я виноват, и больше никто.

– Понятно, – согласился Долгов, которому ничего было не понятно. – Тогда давайте пойдем ко мне в кабинет, и там вы мне все расскажете. Или хотите в машине?

– Нет, – твердо сказал Андрей Кравченко. – В машине не хочу.

Почему-то он был уверен, что Долгов не позовет его в свой джип, а в собственной машине, где валялись игрушки необыкновенной Дашки и на заднем сиденье лежала пустая бутылка из-под воды, из которой пила жена, с горлышком, густо измазанным красной помадой, разговаривать он не мог.

– Пойдемте со мной. – Долгов быстро прошел через турникет, кивнул охраннику и двинулся в сторону второй хирургии. Андрей Кравченко от него отставал, и приходилось профессору все время приостанавливаться, поджидая его.

На ходу Долгов достал телефон:

– Мария Георгиевна? Это Дмитрий Евгеньевич. Как у вас дела?

– Все нормально, – неожиданно веселым голосом ответила заведующая реанимацией. – Если вы про Екатерину Львовну, то ей значительно лучше! Я даже думаю, что завтра мы ее снимем с тяжелых препаратов и она уже будет более или менее адекватна!

– Тяжелые – это какие? – осведомился Дмитрий Евгеньевич и приостановился, дожидаясь Кравченко.

– Да зачем вам, дорогой мой? Вы все равно в них не разбираетесь!

– Я разбираюсь, – пробормотал Долгов.

– Ну, это нам известно, – парировала Мария Георгиевна, и Долгов отлично понял, на что она намекает.

Случилась у него такая история, после которой вся реанимация только и делала, что «намекала»!..

Был длинный день, и как-то все сразу навалилось одно за другим! Сначала он удалял почку, потом толстую кишку, вне плана, потом матку – это уже гинекологи попросили, что-то они сомневались, и нужно было помочь. Дмитрий Евгеньевич помог. Напоследок ему привезли еще и геморрой, и пришлось делать и его, хотя, как правило, он геморроями не занимался. Когда Долгов вышел из операционной, оказалось, что уже семь часов вечера и за окнами простирается полярная московская зимняя ночь.

– Дмитрий Евгеньевич, – сказала ему едва державшаяся на ногах Мария Георгиевна, когда они мылись, чтобы наконец-то выйти из операционной. – Ну, кишка, почка, матка, все понятно! А зубы вы не дергаете?..

Долгов захохотал так, что уронил мыло, и с тех пор ему при каждом удобном случае поминали его «универсальность» – только, и вправду, зубы не дергает!..

– Короче говоря, если захочешь, можешь завтра утречком ее навестить и даже поговорить, – продолжала Мария Георгиевна, называя его на «ты», что редко с ней случалось. – И еще, вроде бы Терентьев хотел тебя видеть.

– Вроде бы или хотел?

– Ты позвони ему, – душевно посоветовала заведующая реанимацией. – Он ведь тоже… нервничает.

– И я нервничаю, – сказал Долгов и опять приостановился, чтобы подождать Кравченко, собиравшегося каяться. – Мы все нервничаем!

– Ах, Дмитрий Евгеньевич, – заключила заведующая. – Не умеете вы людей жалеть и понимать! И прощать!

– Я не умею?! – поразился Долгов.

– Не умеете, – сказала она то ли с восхищением, то ли с осуждением. – Всегда вы точно знаете, что хорошо, а что плохо!

– Ничего такого я не знаю, – отчеканил Долгов довольно жестко. – Я к вам зайду сегодня, Мария Георгиевна. Я уже в больнице.

А может, она права? Может, с ним на самом деле невыносимо? Может, он живет как-то неправильно? И если так, что же нужно немедленно в себе поправить, чтобы начать жить правильно?

Была у него такая черта – он не умел заниматься самоуничижением просто так. Ему нужны были конкретные действия, ведущие к конкретным результатам! Он забывал покупать цветы Алисе, а потом понял, что ее это обижает, и с тех пор стал покупать к месту и не к месту, неважно! Главное, что он понял, в чем проблема, и решил ее. Ну несколько слишком хирургически решил, но хоть так!..

– Проходите, пожалуйста! – Долгов пропустил Кравченко в кабинет, вошел следом, заняв сразу очень много места, протиснулся на свое кресло за столом, скинул хирургическую шапочку, которую, должно быть, забыл здесь в прошлый раз, разгреб какие-то бумаги, чтобы было куда положить руки, снял трубку с больничного телефона и сунул ее к себе в карман.

– Хотите чай или кофе? – Не слушая, что скажет ему мужчина, который неловко пристроился напротив и смотрел на него мрачным, решительным взглядом, Долгов поднялся, заглянул в чайник, обнаружил, что воды нет, и кофе тоже нет, и сахара нет, пожал плечами и сел на место.

– Ничего нет, – объявил он, улыбкой смягчая объявление. – Слушаю вас, Андрей.

– Вы меня спасли, – ни с того ни с сего торжественно сказал Кравченко. – Наверное, было бы лучше, если бы я умер, но вы меня спасли!