От первого лица

Эти мысли тревожили меня давно, и несколько десятилетий назад я решил поделиться ими на киевской киностудии с народным артистом СССР, лауреатом всех мыслимых и немыслимых премий и советских наград, а по совокупности – автором самых бездарных фильмов на самой бездарной из советских студий Тимофеем Левчуком. Народный артист снисходительно выслушал мои соображения и вдруг обиделся. «Как вы можете так сомневаться в нашем народе?! – запыхтел Левчук. – Наш народ талантлив и способен решать любые задачи…» Я начал вспоминать фильмы Левчука и вдруг понял, что все они сделаны именно таким выдвиженцем (ничего себе словечко, «выдвиженец» – тоже из лексикона партийных чиновников), которому партия вручила кинокамеру. Так Максим из классического советского фильма, герой, не обученный еще счету до десяти, отважно принял на себя управление банком (иногда кажется, что он и сейчас там). Система рождала и берегла таких обдуманно и цинично, потому что с ними ей было легче. Изведя интеллигенцию, выслав из страны писателей, художников и философов, чиновничья советская власть действовала вполне осмысленно, и один из ее творцов (в дальнейшем переведенный в разряд жертв), Николай Бухарин, утверждал, что мы будем изготовлять интеллигенцию на конвейере. Что хотели, то и изготовляли… «Ребенок принадлежит обществу, в котором он родился, а не своим родителям», – это его, Бухарина, слова из «Азбуки коммунизма». Позже нам удалось проследить и собрать для публикации в «Огоньке» историю его сына, художника-акварелиста, которому правительственные чиновники запретили носить фамилию Бухарин (в концлагере и после него человек этот жил под фамилией Ларин).

Чиновничьи партийные идеи били фонтаном. Известный в годы самых активных преобразований юрист Гойхберг вполне серьезно предлагал вообще заменить по закону семью коммунистической партией. Писатель Леонид Леонов предлагал праздновать Новый год 21 декабря, в день рождения Сталина. Полагаете, этот тип мышления уже весь в прошлом? Как бы не так! Выступая недавно по радио «Свобода», я изложил свою мысль, что с кем бы в нашей стране ни боролись, а с дураками не связывались никогда. Дурак, особенно пролетарского происхождения, с поколениями неграмотных предков в биографии, был ценим и любим системой особенно, он был верен ей – и она ему тоже. Как же завопила после этих моих слов коммунистическая «Рабочая газета»: «Он называет всех советских людей дураками!» А я ведь не всех назвал, а только тех, кто не боролся с наследственной темнотой, вышел благодаря ей в государственные чиновники, стал решать судьбы страны. И наладил такую жизнь, при которой всех прочих, так сказать, «держали за морду».

Я никогда не мог привыкнуть к тому, что мой отец просыпался ночью, если у подъезда тормозил со скрипом автомобиль, и уже не мог заснуть до утра. Жили мы тесно, и я видел, как он молча глядит в потолок, всю жизнь беззащитный против системы, где чиновники изобрели спецавтомобиль для арестов. Мы редко говорили в семье на все эти темы, просто молчали. Тема молчания пришла ко мне через много лет, когда стало возможно рассуждать вслух и я написал в «Литературной газете» статью с занимательной арифметикой. Просто посчитал, что если погибло сорок (это самая малая цифра) миллионов людей, то каждый из них заслужил хотя бы по минуте молчания. Сорок миллионов минут. Пересчитайте на своем калькуляторе – это больше семидесяти шести лет молчания. В последнем Верховном Совете бывшей страны, слушая очередную речь о том, что коммунистам, мол, не дали завершить начатое, я посоветовал оратору заткнуться хотя бы на три четверти столетия – просто из уважения к тем, кого замучили во имя бредовых идеалов, схоластических выдумок. Я категорически против охоты на ведьм и выцарапывания глаз друг другу. Но я и против того, чтобы все прегрешения валились в одну кучу. Большинство из нас не святы и знают, чем платили за выживание. Но палачом или доносчиком можно было стать исключительно добровольно. И чиновником с пальчиками в крови – тоже. Поэтому откровенность – единственный способ достойно выжить. Книги вроде этой – свидетельские показания на бесконечном суде. Сегодня всем больно.

Как правильно пелось: «Я другой такой страны не знаю!» В правительстве царской России в канун большевистского переворота было около 20 министров. Когда Горбачев пришел к власти, он получил в подчинение 615 чиновников министерского ранга. При Ельцине даже все думские депутаты специальным законом присвоили себе министерские зарплаты и привилегии. А чаво? Покойная компартия, неутомимо рвущаяся сегодня воскреснуть и возвратиться во власть, была самым серьезным чиновничьим орденом в государстве. Ее теоретики выдумали немало всякой ерунды о будущем и про отмирание государства. Но никогда они не заикались про отмирание партии, на эту тему опасно было даже умничать. Все стены моей страны были покрыты цитатами из книг, не подлежащих обсуждению. Другое дело, что читали мы их невнимательно…