От первого лица

Еще одним из ярких воспоминаний моей молодости стали собрания. Митинги, инструктажи, торжественные заседания, линейки, слеты, съезды и еще много разновидностей того, что в обиходе звалось «накачкой». Часто появлялось ощущение, что тебя и вправду накачивают, как футбольный мяч. Все голоса, не дудевшие в унисон, считались враждебными. Поскольку самостоятельное мышление не допускалось, первым вопросом при поимке с непозволенным высказыванием был: «Кто тебя научил?» Государственные чиновники ни за что не могли поверить, что к невыгодным для них выводам можно прийти самостоятельно, без сторонней подсказки. Эта традиция пережила все перемены, даже либеральные. Хрущев грозил кулаком в сторону Пастернака, чуть ли не обвиняя его в том, что роман «Доктор Живаго» сочинили злопыхатели «за бугром». Главное упражнение противников горбачевских перемен было в определении заграничных вдохновителей любого неприятного им происшествия внутри страны. Бывший министр обороны Язов или действующий коммунистический лидер Зюганов прямо указывали на мою личную связь со злодеями из Америки, другие их противники действовали по указке Израиля или вовсе размытых организаций вроде масонской. Интересно прослеживать, с какой энергией чванные большевистские чиновники признавали и признают, что их враги намного убедительнее и сообразительнее, чем они. (В этом смысле для другого типа мышления характерно высказывание, приписываемое язвительному Черчиллю: «Антисемитизм в Англии невозможен, потому что никто у нас никогда не признает, что евреи умнее и оборотистее англичан».)

В апреле 1991 года я делал доклад в Калифорнии на конференции, организованной американским журналом «Форчун». Поприветствовав собравшихся, я сразу же спросил, нет ли среди них сотрудников ЦРУ. Наступило молчание. Я переспросил. Снова никто не ответил. «Ладно, – заявил я. – Можете прятаться. Но, если вы честные люди, будьте добры заплатить мне. Член партийного политбюро моей страны товарищ Язов только что опубликовал статью в газете «Советская Россия» о том, что я у вас на содержании, а хоть бы цент кто-нибудь дал…» Аудитория облегченно засмеялась. У нее был другой жизненный опыт, и меня поняли не сразу.

Советские чиновники придумали замечательную глупость, именовавшуюся «коллективное мнение». Это мнение не представляло никого, кроме функционеров, его формулировавших. Так исключались двоечники из пионеров, подвергались изгнанию из страны предатели и диссиденты, посылались приветственные письма правительству, осуждались Пастернак, Сахаров, Солженицын и кто угодно, принимались высочайшие производственные обязательства и решения массово сдать кровь для переливания погорельцам. На самом деле письма правительству подшивались в папку, планы не выполнялись, а кровь отправляли в местную больницу для начальства. Это был ритуал, а все на свете чиновники обожают ритуалы. Важно было, чтобы решения принимали не конкретные люди, несущие хоть какую-то ответственность, а безликая народная масса, собрание, митинг. Причем сразу же скажу, что и в других странах пробуют иногда пользоваться подобным методом, не в таких, конечно, масштабах. Я был в Америке, когда в январе 1977 года там, во дворе тюрьмы мормонского штата Юта, решили расстрелять убийцу Гэри Гилмора. Шести отобранным палачам-добровольцам раздали винтовки; пять были заряжены боевыми патронами, а одна – холостым. Стрелял коллектив, но каждый мог утверждать, что убил не он, потому что его патрон был без пули. Коллективная ответственность – великая штука.