От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

Но мальчик только ещё крепче прижимал к себе медвежонка. Было видно, что он вытерпит брань и побои, но не расстанется с моим подарком.

- Пусть возьмёт, поиграет с ним… - вмешалась мама. - Хочешь его себе взять? - спросила она у мальчика.

Тот утвердительно кивнул головой.

- Ну, уж бери, позабавься с ним, - вздохнула женщина, - да поблагодари добрых людей за душевность к нам, нищим, убогим.

Но мальчик ничего не говорил, только испуганно озирался по сторонам. Было видно, что он хочет поскорее уйти и больше всего боится, что у него отнимут его нежданное сокровище.

Мама дала женщине на дорогу немного денег, хлеба, сахару, чаю, каких-то конфеток.

Наконец мать и сын ушли.

Я побежал в кабинет Михалыча, откуда из окна была видна дорога от нашего дома вверх к слободе.

Долго смотрел я, как поднимались в гору Николка и его мать. Мальчик шёл немного позади и на ходу всё время вертел и рассматривал никогда раньше не виданную игрушку, первую и, вероятно, последнюю игрушку в его бродячем, безрадостном детстве.

И этот случай, так же как и болезнь Татьянки, оставил свой след в моей детской памяти. «Почему у меня много игрушек, а у Коли не было ни одной? думал я. - И одежда у них такая плохая, рваная! Ну что же, что их дом и вещи сгорели. Разве нельзя построить новый дом, купить новые вещи? Но кто это должен сделать? Конечно, богатые люди. Так почему же они не делают?»

Я спросил об этом у мамы.

- Будешь постарше, поймёшь, - ответила она. Такой ответ меня, конечно, совсем не удовлетворил.

НЕОБЫЧНЫЙ ПАЦИЕНТ

Михалыч пришёл с работы и, садясь обедать, весело сказал:

- Какой пациент у меня сегодня в больнице был, ни за что не угадаете!

- Кто-нибудь из знакомых? - спросила мама.

- Ну, как сказать, лично ты его не знаешь, а вообще очень даже знакомый, - посмеиваясь, отвечал Михалыч. - Ты знаешь портного Никольского Петра Ивановича?

Мама отрицательно покачала головой.

- И я до сих пор не знал, - пододвинув к себе тарелку с супом, сказал Михалыч. - А оказывается, есть такой. - И продолжал: - Мастер-то, наверное, он неважный, разное старьё перешивает. Вот этот самый портной и явился сегодня ко мне на приём. Гляжу - входит в кабинет какой-то старикашка, худенький, щупленький, в чём душа, и сразу же начинает извиняться: «Уж вы простите, что обеспокоил. Прямо не знаю, как к вам обратиться?» А я говорю ему: «Вы, папаша, не стесняйтесь. Что у вас за болезнь? На то мы и врачи, чтобы лечить, какое тут беспокойство». - «Да нет, отвечает, я-то не болею, я только хочу посоветоваться, если не прогневаетесь, как мне самому полечить». - «Кого полечить?» - «Скворца». - «Ничего не пойму - какого Скворца? Фамилия, что ли, такая?» - «Нет, не фамилия, а самого обыкновенного птичьего скворца». Я, признаться, подумал, что дед маленько того, рехнулся от старости. Нет, вижу, как будто всё в порядке. Говорю ему: «Вы, дорогой, не волнуйтесь, расскажите, в чём у вас дело». Он и рассказал. Оказывается, по профессии он портной, а по душе - птицелов. Всю жизнь разных птиц ловит и в клетках держит. Есть у него, между прочим, любимый скворец, ручной совсем, по комнате летает. И вот этот самый скворец вчера лапой за что-то зацепился, рванулся и ногу сломал.

- Ах, какая жалость! - вздохнула мама. Михалыч продолжал:

- Я старику говорю: «Вы бы, Пётр Иванович, к ветеринару обратились». - «Был, отвечает, только зря проходил. Ветеринар и смотреть не стал. «Мы, говорит, скотину лечим: коров, лошадей, овец… А разных синиц и щеглов лечить не берёмся». Вот я и решил к вам зайти, может, вы не откажете». И поверишь, Надя, - обратился Михалыч к маме, - сам говорит, а сам чуть не плачет. Ну, что тут делать? «Тащите, говорю, вашего пациента к нам в больницу. Давайте попробуем его полечить». Только сказал это, старик пулей из кабинета выскочил. Полчаса не прошло - он уже опять является, в руках скворца держит. Первый раз я с таким пациентом дело имел. Выстрогал из спичек две шинки, привязал их ниткой с двух сторон к сломанной ножке, потом настоящую гипсовую повязку ему устроил. Кончаю и говорю Петру Ивановичу: «Только нужно, чтобы он на больной ноге не скакал, пока гипс как следует не затвердеет. А то и повязку сбросит, и костям срастись не даст». Пётр Иванович всё это внимательно выслушал и спрашивает: «А сколько времени нужно, чтобы повязка окрепла, и вообще - сколько времени ему нельзя двигаться?» - «Ну, точно ответить, говорю, на это мне трудно. Я переломы костей у птиц никогда не лечил. Чем дольше, тем лучше. Во всяком случае, дня два-три больной ноге обязательно надо покой дать». - «Хорошо, отвечает. Я его эти дни на руках подержу». Я, признаться, даже не понял: «Как, целые дни на руках?» - «А что же поделаешь, раз такое несчастье с другом случилось. Ведь он мне первый друг: и песенку мне споёт, и поговорит со мной. Он ведь учёный, разные слова говорить может». Вот какой пациент у меня сегодня в больнице побывал! - закончил Михалыч.

После обеда я стал приставать к Михалычу, чтобы вместе пойти к Петру Ивановичу навестить скворца.