ОТ ПЕТРА I ДО КАТАСТРОФЫ 1917

То есть — мы видим очередного гуманитария-гильотинщика с «об­щечеловеческими ценностями».

С высоты нашего исторического положения трудно не увидеть похо­жесть декабристов и большевиков. Это отметил в своем исследовании «Черное Евангелие» Николай Былов:

«Русская Правда Пестеля, «Катехизис революционера» Нечаева, статьи Писарева, Чернышевского, Добролюбова, статьи Ленина — все это звенья единой идеологической линии, на дрожжах которых взошёл ленинизм и сталинизм». Предельная жестокость «великих» демо­кратов и либералов Пестеля, Нечаева и Ленина склоняет к мрачным раздумьям.

Д. Мережковский очень сочувствовал декабристам и долго изучал их историю перед написанием своей работы на эту тему, но не мог не от­метить жестокость и деспотизм П. И. Пестеля: «угнетал он в полку офи­церов и приказывал бить палками солдат за малейшие оплошности.».

Эта «петровская» сверхжестокость не только доставляла наслаж­дение Пестелю, но и была методом возбуждения недовольства у солдат властью, императором, ибо при этом декабристы ссылались на неукос­нительное исполнение указов «сверху». Кстати, этот же приём при­менят в СССР некоторые «комиссары» — чекисты и партработники в 1936 году, и которых через год самих расстреляют, когда Сталин и его окружение поймут смысл первых «чисток».

Можно поставить вопрос: «А были ли у декабристов перед восстани­ем иностранные учителя?» — Были. И в этом месте я опять воспользуюсь советом исследователя истории из Израиля Якова Рабиновича: «В книге А. Солженицына «Двести лет вместе» проигнорированы исследования выдающегося историка Шимона Дубнова и его единомышленников», и загляну в мемуары этого знаменитого еврейского историка, в кото­рых С (Ш). Дубнов утверждает, что его дед — авторитетный в то время раввин часто и без проблем пересекал «черту оседлости», преодолевал тысячи километров по России и часто посещал Петербург и Москву:

«От московской жизни моего деда сохранилось в нашей семье одно странное историческое предание. Однажды он сидел в комнате своей гостиницы (в Петербурге. — Р.К.), углубленный в изучение Талмуда и вдруг обернулся и увидел за спиною незнакомого русского офицера, который стоял и заглядывал в лежащий на столе талмудический фоли­ант. Офицер оказался Григорием Перетцем, известным декабристом, сыном петербургского откупщика Абрама Перетца, который некогда крестился вместе со всей своей семьёй. Он спросил деда, как толко­вать одно трудное место в Талмуде, и, получив требуемое объяснение, удалился».

Восстание готовилось, и, как видим, — российский офицер, возмож­но — «христианин», изучал Талмуд. А дедушка Бенцион, известный в то время религиозный лидер евреев, идеолог, специально приезжал, командировался в столичные российские города, чтобы помочь и кое-что объяснить молодым бунтарям. И это притом, что декабристы не были глупы в «еврейском» вопросе, например, П. И. Пестель, которого трудно назвать махровым черносотенцем, служил в армии в южных и западных губерниях России и записал следующие наблюдения:

«Тесная между евреями связь даёт им средства большие суммы на­коплять. для общих их потребностей, особенно для склонения разных начальств к лихоимству и ко всякого рода злоупотреблениям, для них, евреев, полезным. Вся торговля там в их руках и мало там крестьян, которые бы посредством долгов не в их власти состояли; отчего и разо­ряют они ужасным образом край, где жительствуют», «ясным образом усмотреть можно, что евреи составляют в государстве, так сказать, своё особенное отдельное государство и при том ныне в России пользуются большими правами, нежели сами христиане». (С).

Другой знаменитый декабрист — Никита Муравьёв, вероятно, сделал похожие выводы, ибо по утверждению историка Ю. Гессена также не спе­шил дать евреям полноправие — «свобода им селиться в других местах будет зависеть от особых постановлений Верховного народного вече».

Так что при смене декабристами ненавистного царизма, несмотря на декларацию ими «свободы, равенства и братства», не было уверен­ности, что евреи стали бы свободно распространяться по территории России, хотя они и так медленно и упорно осваивали новые области.

В 1821 году в столицу вернулся заслуженный масон и главный ма­сонский теоретик М. М. Сперанский, которого декабристы планировали в состав Временного правительства.

Сперанский на тот раз был сверх осторожным, и вероятно, ещё в да­лекой Сибири задумал очередную оригинальную «гениальность», о ко­торой профессор Шиман писал:

«Сперанский был франк-масон и возымел странную мысль восполь­зоваться организацией ложи для близкой его сердцу реформы русского духовенства. Его план состоял в том, чтобы основать масонскую ложу, которая имела бы филиальные ложи по всему русскому государству и принимала бы в братья наиболее способных духовных лиц» (Б.Б.). По- моему, — до такого коварного хода даже во Франции не додумались — нанести удар в самый центр духовности народа и государства; причем — не нанести-разрушить, а — перекрасить в иное, в своё содержание.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ