ОТ ПЕТРА I ДО КАТАСТРОФЫ 1917

Все они брали пример свержения монархии в Англии и недавний пример свержения монархии во Франции — «великой» французской революции, этого страшного кровавого беспредельного и безумного действа (если читатель хочет содрогнуться от ужасов той французской реальности, то рекомендую почитать на эту тему книгу А. Бушкова 2005 г. издания).

Да и культурой «цивилизованная» Европа не блистала. Как отмечает в своём исследовании М.Назаров («Вождю Третьего Рима», 2005 г.) — после революции в столице Франции «в Париже было обычным делом вылить испражнения из ночного горшка через окно на улицу, о чём свидетельствует множество всевозможных документов (прави­тельственных), в то время как в «отсталой» России, даже в захудалом провинциальном городишке подобное было немыслимо».

Декабристы видели, знали, что после революции во Франции люди свободнее и лучше жить не стали, видели их «культуру» и «цивилиза­цию», но маниакально шли к своей цели, хотя и понимали — кто стоит во главе европейских масонских организаций, то есть — кто ставит цели и задачи.

Кто-то попытается возразить — это были идейные молодые люди, они ратовали за народ, за его лучшую судьбу, то есть за отмену крепостного права. Но факты упорно говорят о другом. Да, они много болтали о ли­квидации крепостного права, но кто им мешал освободить своих крепо­стных крестьян? Закон о землепашцах, изданный Александром Первым 25 февраля 1803 года, позволял это им сделать на полном юридическом основании. По этому указу помещики, желавшие освободить крестьян, могли освобождать их целыми селениями. Министр внутренних дел должен был только утверждать этот договор между сторонами.

Этой правдой был очень расстроен декабрист Н. И. Тургенев, кото­рый в своей книге «Россия и русские» написал: «Прибавлю, что в дан­ном случае, как и во многих других, я был очень опечален и поражен полным отсутствием среди добрых предначертаний, предложенных в статьях устава общества, главного на мой взгляд вопроса: освобож­дения крестьян».

Например, только граф С. П. Румянцев освободил 5000 крепостных, а всего было освобождено при Александре Первом 50 тысяч крестьян. А свободолюбивый декабрист Лунин освободил нескольких крестьян «для проформы», а остальные сотни крестьян передал по завещанию в собственность своему двоюродному брату Николаю Лунину, предло­жив ему освободить крестьян через несколько лет по его усмотрению и по европейскому образцу — без земли, то есть без источника пропи­тания. Когда же декабрист Якушин этим демократическо-либеральным способом решил освободить крестьян, и радостно объявил им об этом, то недоуменные и озабоченные дальнейшим существованием крестьяне ему дружно ответили: «Нет уж, батюшко, пусть мы будем ваши, а зем­ля — наша» (Б.Б.).

На эту особенность декабристов обратил внимание Ф. Достоевский и в своих «Бесах» отразил её с комментарием: «. Бьюсь об заклад, что декабристы непременно освободили бы тотчас народ, но непремен­но без земли, за что им тотчас русский народ непременно свернул бы голову».

Очень верно заметил Б. Башилов: «Крики о необходимости сроч­ной отмены крепостного права были только одним из способов борьбы масонов и якобинцев с царской властью».

У масонов-декабристов было две программы, два варианта развития России в случае захвата власти. Одна программа, составленная под ру­ководством Н. М. Муравьева под названием «Конституция» была очень умеренной, более правильной — больше подходила к тем реалиям Рос­сии — она не предусматривала цареубийство, сохраняла ограниченную конституционную монархию, была против революционной диктатуры, предусматривала созыв Учредительного собрания, отображающего все слои общества, для выработки Конституции, предусматривалась отмена крепостного права. Эта программа в земельной части была созвучна идеям «злостного консерватора» Аракчеева, а в более масштабном пе­реустройстве созвучна идеям Сперанского и даже самого Александра Первого. Но была вторая, более радикальная, революционная программа «главного» военного масона и экстремиста П. Пестеля, которую заговор­щики перед восстанием приняли как единую идейную основу.

Свою политическую программу Пестель назвал «Русской Правдой» и «Верховной Российской грамотой», в которой описал беспощадные действия «Временного правительства» революционеров по удержанию завоеваний будущей революции. Организатор Союза благоденствия М. Н. Муравьёв, прочитав республиканский проект для России «Русская Правда» своего «брата» Пестеля, не удержался от сарказма, сказав: «он составлен для Муромских разбойников».

Исследователь истории декабристов М. Цейтлин так описывал Пестеля (книга «Декабристы»):

«Павел Иванович Пестель был полной противоположностью Му­равьёва. Казалось, что у него нет сердца, что им владеет только разум и логика. У Пестеля не было любви к свободе, он неохотно допускал свободу печати и совсем не допускал никаких, даже открытых обществ. Им владела идея равенства, осуществляемого всемогущим и деспотиче­ским государством. Разумеется, такую власть оно могло осуществить с помощью сильной тайной полиции».