Как отмечали современники, «царь, находясь при своей армии, до сих пор не является ее начальником, он состоит только капитаном бомбардирской роты и несет все обязанности этого звания. Это, вероятно, делается с целью подать пример высшему дворянству, чтобы и оно трудом домогалось знакомства с военным делом, не воображая, как, по-видимому, воображало себе прежде, что можно родиться полководцем, как родишься дворянином или князем»208
.По сути, такое поведение царя было способом воспитания служилых людей в убеждении, что достичь высоких чинов и наград можно только успехами на своем поприще, а не за счет знатного происхождения или раболепия перед начальством. Иначе говоря, своим каждодневным трудом Петр показывал подданным пример, как нужно служить ему, российскому самодержцу. Неслучайно однажды он произнес тост, так хорошо запомнившийся очевидцу: «Здравствуй тот, кто любит Бога, меня и Отечество!»209
.А вот вмешательство в свою «службу» самодержца он не терпел не только со стороны церкви, но даже со стороны наследника. Что уж говорить о прочих подданных: царь сам решал, что для них полезно, а что нет, что хорошо, а что плохо.
Наметившаяся было в XVI веке обратная связь между государем и подданными, сулившая возможность превращения вотчинной монархии в монархию европейского типа, окончательно сошла на нет.
Круг обязанностей императора по «служению» народу определялся самим монархом и варьировался по его усмотрению, не будучи закрепленным в законодательстве. Все еще сказывалось типичное для вотчинной монархии отождествление личности царя с государством. В воинской присяге, утвержденной при Петре, нет понятия России, Отечества, земли, а есть только понятие «царя-государя», а само государство упоминается как «Его царского величества государство и земли». Этих слов нет даже в присяге служащих, включенной в Генеральный регламент. Присяга давалась «своему природному и истинному царю и государю, всепресветлейшему и державнейшему Петру Первому, царю и Всероссийскому самодержцу и прочая, и прочая, и прочая»210
.Так что никаких иных субъектов политики, кроме царя, не существовало, и никакой демократии.
Бурная реформаторская деятельность Петра I неоднозначно воспринималась его современниками и служила предметом ожесточенных споров среди историков XIX века. Не ввязываясь в противостояние тех, кто считал Петра великим основателем европейской России, и тех, кто называл его антихристом, отметим лишь важные для последующего изложения последствия его правления.
Конечно, никакого полицейского государства, понимаемого в доктрине Джона Локка, Томаса Гоббса и др. как государство общего благоденствия, построено не было. Никаких «благих законов» никто и не собирался принимать, равно как учреждать независимые суды и интересоваться мнением подведомственного населения о государственной политике211
. Наоборот, имело место злостное «людодерство», на которое население порой отвечало восстаниями212.На деле была сконструирована мегамашина Российской империи. Указы, принятые Петром I в сфере государственного строительства, больше походили на инструкции, нежели на законы. В них подробно указывалось не только что надо делать, но и как, и даже как при этом выглядеть213
. Зато понятийный аппарат отсутствовал, а о юридической технике никто и не слышал.Целью или миссией мегамашины, кроме традиционной территориальной экспансии, было обретение Россией достойного места в европейской цивилизации214
. За годы правления Петра страна, безусловно, стала важным фактором европейской геополитики. Однако далеко не все соотечественники вдохновились этой миссией, а институционализировать этот импульс развития Петр не сумел. Инструмент такого превращения новых отношений в институции – право как полноценная система деятельности – на тот момент в России отсутствовал.В результате Россия оказалась поделенной надвое. Две разные страны, две разные культуры – европейская и традиционная – непримиримо противостояли друг другу. В одной России открывались академии, а в другой народ считал «чтение грамоты между смертными грехами»
215. Причем к последним относились не только крестьяне, но и темная масса помещиков, безвылазно сидевших в своих поместьях и составлявших большинство российского дворянства.