От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона

Татищев остался в Мадриде, и к концу марта 1819 года (НС) он, по крайней мере, смог сообщить, что британское правительство оценило его усилия по убеждению Испании принять предложение союзников о посредничестве[415]. В то же время он ясно пишет, что бессмысленно вести дальнейшие разговоры с испанским правительством относительно уступки колоний. На конференции в Париже министры продолжали обсуждать конфликт вокруг Рио-де-ла-Плата, и, несмотря на подозрения Фердинанда VII относительно переговоров, Татищев все же надеялся, что Испания примет соглашение с португальской Бразилией, предложенное в августе 1818 года[416]. В целом в своих дипломатических сообщениях Россия допускала возможность разрешения обеих проблем – как конфликта вокруг Рио-де-ла-Плата, так и вопроса об умиротворении колоний. Тем не менее российское Министерство иностранных дел неоднократно признавало свое поражение. Как объяснял Нессельроде в циркулярной депеше от 31 марта (12 апреля) 1819 года, адресованной российскому послу в Лондоне Ливену, посланникам в Вене Головкину, в Берлине Алопеусу и полномочному министру в Париже Поццо-ди-Борго, в Аахене было решено, что союзники поддержат идею посредничества между Испанией и ее американскими колониями под руководством герцога Веллингтона, если Испания признает недостаточность собственных ресурсов[417]. В рамках этого сценария Веллингтон возглавил бы работу по составлению плана умиротворения, отвечающего как нуждам, так и пожеланиям Испанской Америки, а посланники других держав выступили бы посредниками между Великобританией и Испанией, чтобы оберегать престиж дворов-посредников в глазах Мадридского кабинета и установить справедливый предел содействия английского правительства.

Татищеву было поручено объяснить план союзников испанскому правительству, однако ему не удалось добиться согласия Мадрида. Испания решила возвращать свои колонии лишь собственными силами, без какого бы то ни было иностранного вмешательства. Такой ответ не стал неожиданностью для российского правительства; с их точки зрения, он заслуживал «того уважения, с которым европейские государства в своей политике относятся к самостоятельности и достоинству всех правительств». Однако, как отмечал Татищев, желание Испании опираться лишь на собственные силы, достойное великой державы, было основано скорее на опасных иллюзиях, нежели на реальных фактах. Поэтому император Александр надеялся, что Испания взвесила свои действительные возможности. В Америке, например, Испания могла бы улучшить эти ресурсы благодаря системе управления, которая была достаточно великодушной и либеральной, чтобы объединить вокруг законного дела «интересы всех и, следовательно, все устремления». Российский монарх желал коронованному собрату успеха в будущем предприятии, хотя и сожалел, что Фердинанд отверг коллективную помощь союзников[418].

В этот период, когда европейскую политику как будто определяли религия и мораль, а в охранительной системе царили единство и мир, отношения Испании с великими державами, португальской монархией и испано-американскими колониями обнажили потенциально разрушительную динамику посленаполеоновского равновесия. Какой бы оторванной от реальности, неэффективной и реакционной ни казалась испанская монархия, пять великих держав, претендовавших на то, чтобы говорить от имени всей Европы, ничуть не более реалистично оценивали свою способность встроить второстепенные державы и сложные исторические процессы в собственное ви́дение европейского мира. Возможно, нежелание союзников оказать Испании военную помощь стало признанием этого неудобного факта. Эпоха Реставрации должна была стать той самой воображаемой le juste milieu гармонии, спокойствия и стабильности, однако Испания и Испанская империя не обрели ни на мгновения покоя [Broers 2014: 33–46].

После Аахенского конгресса союзники уже не считали себя обязанными защищать власть испанской короны в Америке. Тем не менее на протяжении 1819 года российское правительство продолжало надеяться, что политические реформы, исходящие от испанского правительства, приведут к умиротворению. Всего через несколько дней после военного мятежа, ознаменовавшего начало Испанской революции, император Александр вновь дал совет королю Фердинанду относительно отношений с португальской Бразилией и административной реформы, необходимой для всех его подданных[419]. Выступая от имени российского монарха, Татищев заверил Фердинанда в том, что Александр испытывает к нему самые дружеские чувства и заинтересован в благоденствии испанского королевства. Известия о январском мятеже еще не дошли до российского правительства, и потому на текущий момент актуальными вопросами были конфликт вокруг Рио-де-ла-Плата и восстановление прочных отношений, основанных на единстве и взаимной помощи, между Испанией и Испанской Америкой.