От полюса к полюсу

этим вопросом именно ко мне и не справился предварительно у кого-нибудь из

приехавших гидрологов. Решил, должно быть, что такая форма будет наиболее деликатной

для изъяснения всего того, что он думает по поводу незадачливого штабного гидролога. Я

прекрасно знал, что Черевичный принимает в составлении донесений самое активное

участие, поэтому меня неудержимо подмывало в тон ему ответить:

«Я только что хотел задать вам аналогичный вопрос. Какому безграмотному дураку

из своего экипажа вы доверяете составление донесения? И почему вы их подписываете не

читая?»

Но я сдержался и вместо этого по возможности спокойно произнес:

— Все без исключения донесения об авиаразведках, поступающие в Штаб, в том

числе и ваши, обрабатываю я. Разобраться в последних ваших двух путаных донесениях

не смог я. Так что судя по всему я и являюсь тем самым лицом, которым вы интересуетесь.

Наступила длинная неловкая пауза.

Штурман В. И. Аккуратов, хорошо знавший меня еще по 1938 году, подошел

весьма кстати.

— А! Так это вы в штабе гидрологом? — удивился н. — Очень удачно, что мы

наконец встретились. Сейчас месте разберемся во всех наших недоразумениях.

Не откладывая, мы с ним прошли к рации, разыскали последние донесения и

разобрали неясные места. Без особого труда удалось выяснить, что наше взаимное

непонимание вызвали досадные искажения, вкравшиеся в донесения при передаче по

радио. Аккуратов охотно согласился с тем, что в таком виде, в каком я получил донесение,

я действительно мог в нем многого не понять. Я со своей стороны согласился с тем, что в

подлиннике их донесения, хранящемся на рации, все изложено более или менее ясно.

Словом, встреча наша закончилась, как говорится, в дружеской атмосфере полного

взаимопонимания».

Можно добавить: Сомов и Черевичный стали настоящими друзьями. В

дальнейшем их еще более сблизила совместная работа и в Арктике, и в Первой Советской

антарктической экспедиции. Весть о кончине Ивана Ивановича Черевичного Сомов

воспринял как тяжелую личную утрату. .

В плавании 1939 года Михаил Михайлович приобрел ценный опыт не только в

профессиональном отношении. В полярных экспедициях не менее важны те человеческие

свойства, которые делают ученого признанным, уважаемым руководителем, которые

привлекают, привязывают к нему товарищей, и в итоге коллектив становится сплоченным,

готовым к любым испытаниям.

Многое дали ему в этом плавании примеры стиля работы руководителей Штаба

морских операций. Думается, что кое-чему научило молодого полярника и общение с

капитаном ледокола «И. Сталин» Михаилом Прокофьевичем Белоусовым. Сомов всегда

тепло вспоминал о нем и остро переживал его кончину.

12 сентября флагманский ледокол, проделав весь запланированный путь, прибыл в

порт Диксон. Остаток пути до Мурманска стал лишь необходимой формальностью.

Плавание завершилось полной удачей.

Папанин и Минеев были довольны своим научным консультантом, молодым

гидрологом Сомовым. Он и сам испытывал ощущение счастья, становясь постепенно

опытнее и увереннее. Однако новые успехи не ослабили в нем самокритичного к себе

отношения, и это стало залогом дальнейшего роста ученого.

Воспоминания об этом походе остались с ним навсегда. Северные ветры,

восточные ветры... Пускать ли караван судов в щель между берегом и тяжелым ледяным

массивом, буквально «висящим на ветрах»? Выйдем ли своевременно, минуя ледяные

поля, на чистую воду обширной Ямальской полыньи? А мыс Челюскина! Караван прошел

его на шесть суток раньше намеченных сроков. Только успели проскочить залив

Вилькицкого, как узкая щель воды вдоль берега наглухо захлопнулась. Ветры перешли к

западным румбам, массив льда прижался к самому берегу. И так на протяжении всего

пути.

Работы в походе было невпроворот, самой разнообразной. Но Сомов рассуждал

так: всякая работа, как бы она ни была утомительна и скучна, приносит глубокое

моральное удовлетворение, если дает ощутимые результаты. И работал. Не считаясь со

временем, не щадя физических сил.

Можно сказать: он был таким от природы. Но мы не ошибемся, если объясним эти

черты и влиянием примера отца. Их связывало не только родство, но и большая духовная

близость. Отец не переставал следить за научными успехами сына, радоваться тому, что

Зубов с великой охотой взял его себе в аспиранты!

Отец, Михаил Павлович, всегда был занят, поглощен большими собственными

научными заботами и обязанностями. С 1932 года он жил и трудился в Мурманске. Случай

написать сыну выдавался не часто, иногда этому способствовало вынужденное из-за

болезни безделье. Сохранилось письмо Михаила Павловича к сыну из Мурманска от 25

декабря 1939 года. Он делился своей идеей — определять границы Баренцева моря по

обтекающим его с запада, севера, юга и востока ветвям атлантического течения. Приводил

аргументы, объяснял значение своей идеи для рыбного промысла и взволнованно

спрашивал, что думают об этом гидрологи-географы, в частности Николай Николаевич

Зубов...

«Как видишь, моя болезнь не только не сбила меня с ног, а, наоборот, наполнила

новой энергией и жаждой работать. Не смейся надо мной, но я начал увлекаться физикой