От «Понедельника…» до «Обитаемого острова»

— Будет, будет! Все, что вы захотите, — с готовностью соглашается Сатанеев.

— Далее. Мне нужна должность заместителя директора по науке. Это в течение, скажем, полугода после брака.

— Любимица, а как же Киврин?

— Киврин? Это меня не интересует.

— Гм… Да… Впрочем, вы правы.

— Затем, в перспективе, через год-два, ваш и мой перевод в Москву.

Сатанеев молча кланяется.

— Договорились? — ослепительно улыбаясь, спрашивает Алена.

— Договорились, — сипло ответствует Сатанеев. — Позвольте ручку, мое сокровище.

— Нет, нет, не спешите. Это еще не все! Алена танцующей походкой приближается к Сатанееву, на ходу включая магнитофон. Раздаются звуки музыки.

— Я хочу танцевать! — объявляет она и кладет руку на плечо Сатанееву.

Напряженно улыбаясь, он, с трудом перебирая ногами, начинает кружиться в вальсе. Темп нарастает. Это уже не вальс, а рок. Сатанеев задыхается.

— Пощадите, богиня! — молит он и валится в кресло.

— А вот теперь, — говорит Алена, продолжая танцевать вокруг рухнувшего кавалера, — я скажу вам, что привлекло меня в этом молодом человеке!

— Что же? — борясь с одышкой, спрашивает Сатанеев.

— Его молодость! Я хочу, чтобы и вы были молоды и могли танцевать со мной, пока я не устану!

— Вы шутите, любовь моя! Это невозможно! — в ужасе восклицает Сатанеев. — Молодость не возвращается!

— Можно вернуть утраченные силы, — возражает Алена.

— Но как, как? Говорите, я все сделаю.

— Тогда слушайте внимательно!

И Алена напевает лихую колдовскую песню про рецепт Конька-Горбунка. Она поет и танцует одновременно, прекрасная и страшная, как ведьма. В песенке говорится, как, не жалея себя, можно избавиться от груза лет, искупавшись в молоке и двух водах, в одной воде вареной, а другой студеной. Песенка отчасти пародирует распространенную сегодня рецептуру омоложения и прерывается вопросами напуганного Сатанеева, которые вплетаются в ткань текста. Сатанеев все время пытается уточнить «степень риска». Алена отвечает ему, что риск есть, и немалый, но другого рецепта нет. Песенка заканчивается вопросом, готов ли он согласиться на все требования.

— Готов, — отвечает Сатанеев, закрыв глаза.

— Тогда подпишите. — Алена достает из стола плотный лист бумаги и протягивает его Сатанееву.

— Что это?

— Обязательство.

Сатанеев пробегает обязательство глазами.

— Хм… «Мы, нижеподписавшиеся»… Хм… Так… «лицензия»… Так… «заместителем директора». Так… «в Москву». И, наконец, последнее…

Он смотрит на Алену, весь охваченный сомнением, но, встретив ее насмешливый взгляд, быстро хватает авторучку и размашисто подписывает.

— Так… Кровью скреплять не надо, чернила надежнее. Теперь, дорогой, — произносит Алена, складывая бумагу и пряча ее в разрез платья, — я разрешаю вам припасть к моей руке.

Она протягивает руку. Сатанеев, пав на одно колено, надолго присасывается к ее ладони.

— Поскольку мой старичок вел себя хорошо и не упирался, — говорит Алена, — мы объявим о нашей помолвке завтра на новогоднем балу. И будем танцевать до упаду! — многозначительно добавляет она.

Иван в мотоциклетной каске, со следами извести на плечах, молча потирает ушибленную руку. Ковров, наверное, уже в который раз объясняет ему:

— Пойми наконец, для того чтобы проходить сквозь стены, нужно только три условия — видеть цель, верить в себя и не замечать препятствия. Понял? Вот, смотри.

Сделав рукой какое-то едва заметное движение, он ринулся прямо на кирпичную стену и легко исчез в ней. Потом так же легко появился и скомандовал:

— Давай, пошел!

Иван, сцепив челюсти так, что скулы побелели, бросился вперед и врезался в стену. Брыль вовремя подхватил его.

Сидящие на верстаке Верочка и Катенька тихонько прыснули.

— Не штурмуй стену, это не дзот, — принялся вновь объяснять Ковров. — Не замечай ее, понял?

— Понял, — ответствовал Иван и снова врезался в кирпич.

— Либо убьется, либо покалечится, — определил Брыль, которому изрядно надоело ловить Пухова.

Ковров насупился. Потом посмотрел на притихших девушек.

— Все понятно, — тяжело вздохнула Верочка. — Придется жертвовать собой. Пойду напрошусь к Алене в горничные на сегодня. С некоторых пор она это очень любит…

— Я с тобой, — тяжело вздохнула Катенька. — Ой, товарищи, когда-нибудь она меня заколдует, в прах обратит.

— Не бойся, восстановим, — пообещал Ковров.

— Мы дверь не запрем, — деловито сказала Верочка. — В кухонное окно фонариком помигаем, когда идти можно будет.

— Только пойми, Иван, во сне она прежняя, но если до поцелуя разбудишь — беды не миновать, — напомнил Ковров.

— Я помню, — кивнул Иван.

В своей квартире Сатанеев поздно ночью сидит за столом, заваленным справочниками и журналами. На коленях его лежит открытая «Медицинская энциклопедия». В руках у Сатанеева — ярко иллюстрированное издание «Конька-Горбунка». Он с ужасом рассматривает сочные изображении кипящих котлов с торчащими из них худыми ногами.

— Бух в котел — и там сварился… — дрожащим голосом произносит он, отшвыривая книгу и хватаясь за «Энциклопедию». — Ожог… третьей степени… Нет, это немыслимо!