От Пушкина к Бродскому (Путеводитель по литературному Петербургу)

Как и положено великому творению, собор играл свою роль и в следующие эпохи. Во время блокады именно он способствовал чудесному спасению шедевров и драгоценностей, вывезенных из Петергофа, Павловска, Гатчины, Пушкина перед захватом их немцами. Возможно, это миф, но мифы возникают не на пустом месте. Поначалу мысль о хранении в соборе этих ценностей показалась дикой: ведь это самое заметное для вражеской артиллерии здание города. Но потом один опытный артиллерист подсказал: купол Исаакия — самый удобный ориентир для прицела, поэтому он-то наверняка будет немцами не разрушен. Так и вышло — ни одного прямого попадания в собор не было, хотя на огромных мраморных колоннах видны щербины от осколков, и у цоколя колонн установлена надпись: «это следы одного из 148 478 снарядов, выпущенных фашистами по Ленинграду».

С двух сторон от собора расположены две самых знаменитых конных статуи Петербурга. Спустимся, наконец, с собора, чтобы разглядеть их поближе. С одной стороны, на Сенатской площади примыкающей к широкой Неве, стоит, зеленый от окиси, Медный Всадник. Это памятник Петру Первому, и более гениальной аллегории на тему «страна и царь», «победитель и побежденный», «правитель и народ» в мире не существует. Скульптор Фальконе показал Петра Первого в бронзе, а Пушкин в поэме «Медный Всадник» выразил его суть в словах.

Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался...
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?

С другой стороны громадного Исаакия, на замкнутой им Исаакиевской площади, стоит другой замечательный конный монумент — памятник Николаю I. Общий рисунок памятника создал Монферран, а шестиметровую конную статую царя сделал Клодт. Скульптура выполнена мастерски, и держится она, как и Медный Всадник, только на задних ногах коня. Сильный, грациозный наездник в красивой форме кавалергардского полка, на мощной, но укрощенной лошади, безусловно, производит впечатление. Все силы народа и стихий подчинены императорской воле. Конь, олицетворяющий эти силы, управляется твердой рукой, натянувшей узду именно так, чтобы конь не терял огня, но чувствовал руку.

Эта идея соразмерности, сбалансированности свободы и власти, нужной для процветания государства, выражена гениально. Памятник полностью соответствует образу Николая I и времени его царствования. Хотя такого порыва, такой мощи, как у Медного Всадника, здесь нет. Так быть и должно. Николай I известен как рачитель порядка, регулярности во всем. Четыре барельефа на постаменте отражают наиболее важные эпизоды его царствования.

Барельеф «14 декабря 1825 года» изображает день восстания декабристов. Николай изображен в окружении верных ему войск, передающим в этот тревожный день своего младенца-наследника в протянутые руки преданных ему солдат. Наследник этот — будущий царь-реформатор (столь непохожий во всем на отца) Александр II, убитый народовольцами в 1881 году. Кстати — это единственное в России скульптурное изображение Александра II. Другой барельеф — участие Николая I в подавлении «холерного бунта» простолюдинов на Сенной площади.

Слухи о том, что врачи не лечат от холеры, а своими лекарствами отравляют людей, привели к бунту, разгрому больниц и убийствам врачей. Николай смело приехал на Сенную, в самую гущу бунта, вышел из коляски — и усмирил всех своим знаменитым страшным взглядом. О взгляде этом ходили легенды. Николай на глазах у всех выпил склянку того самого лекарства. Народ успокоился.

Царствование Николая прославилось необыкновенно строгостью. Он одел в мундиры не только военных, но и служащих всех других ведомств. Многое, доступное прежде, при нем было запрещено. В частности, запрещалось курение на Невском. Время от времени царь проносился по Невскому в своей повозке, и от его взгляда нарушители чуть не падали в обморок. Что удивительно и похоже на легенду — царь имел настолько феноменальную память, что узнавал даже чиновника средней руки, вспоминал его фамилию, и вскоре следовало неотвратимое наказание. Одно время на памятнике Николаю была доска «Русскому храброму воинству от обывателей Большой Морской».

Кроме официальных петербургских мифов по городу ходит и много неофициальных. Вольный городской фольклор высмеивает официальное высокомерие и пышность, у него несколько иной взгляд на историю Петербурга.