От рабства к свободе

Некоторые псалмы посвящены культу, богослужению — они перекликаются с проповедью ранних пророков. Я должен подчеркнуть, что, несмотря на культовое происхождение псалмов, псаломопевцы отнюдь не считают, что обряд, церемония есть ка-кое-то самодостаточное дело. Бог призывает людей:

«Соберите ко Мне святых Моих,

(«святых» значит «посвященных Мне»)

вступивших в завет со Мною при жертве».

И небеса провозгласят правду Его, ибо судия сей есть Бог.

«Слушай, народ Мой, Я буду говорить;

Израиль! Я буду свидетельствовать против тебя:

Я Бог, твой Бог.

Не за жертвы твои Я буду укорять тебя; всесожжения твои всегда предо Мною.

Не приму тельца из дома твоего, ни козлов из дворов твоих; ибо Мои все звери в лесах, и скот на тысяче гор.

Знаю всех птиц на горах,

и животные на полях предо Мною.

Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе; ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее.

Ем ли Я мясо волов

и пью ли кровь козлов?

А люди так и приносили — в древней традиции это было как бы угощение Богу.

Принеси в жертву Богу хвалу,

и воздай Всевышнему обеты твои.

И призови Меня в день скорби;

Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня».

То есть подчеркивается, что духовное служение — наиболее важное.

Есть псалмы, посвященные Закону. Когда мы говорим о Законе Божием, некоторые думают, что это все устарело и относится к Ветхому Завету. Нет, это не устарело. Каждый раз, когда совершается поминовение усопших в христианских православных храмах…

| перерыв в записи]

Здесь мы также имеем акростих, то есть каждый раздел этого псалма начинается с буквы алфавита, для запоминания. И там говорится о том, что Божий Закон — важнейший стержень жизни, это не что-то формальное, вроде уголовного кодекса, а это то, над чем человек может размышлять: «И о законе Его размышляет он день и ночь» (Пс 1.2). И когда апостол Павел выступал против законни-чества, он имел в виду вовсе не эту красоту и глубину Закона. Он учил о том, что время религии как Закона проходит, что человек не может быть спасен только соблюдением предписаний и запретов, а доверием Иисусу Христу и единением с Ним.

У нас в православных храмах псалмы читаются на церковнославянском языке. Красоту церковнославянского перевода современному читателю не понять. Не таким читателям, как вы, а тем, кто в храме. В храме, как правило, люди понимают плохо. Но зато красота этого перевода — она это заслоняет.

Было несколько попыток исправить ситуацию. Наверно, многие из вас знакомы с попыткой перевода псалмов, которую сделал Сергей Сергеевич Аверинцев. В журнале «Новый мир» за 1988 год напечатаны его статьи о духовности и культуре Древней Руси и Византии*. И в конце он приводит свой перевод Шестопсалмия — это шесть псалмов, которые читаются в начале утреннего богослужения.

В этом переводе он попытался соединить три главных элемента. (Этого, конечно, можно было достигнуть только с помощью его изощренного искусства.) А именно: древнееврейский как фундамент, основа; потом — структура греческого перевода и, наконец, церковнославянского. Он соединил все эти три пласта. Мы проводили опыты: в церкви читали Шестопсалмие по Аверинцеву, и никто не замечал, что это по-русски, и при этом говорили: смотри, как сегодня хорошо читает чтец — все понятно.

Не замечали, что текст новый, потому что у Сергея Сергеевича есть способность, благодаря его любви к стилю Вячеслава Иванова, Ломоносова и Державина, любви к этой величественной традиции, передать на русском языке текст псалма с таким как бы церковнославянским фоном. Это очень непросто. Я думаю, что еще не скоро церковнославянская Псалтирь будет заменена другими перево-

Имеется в виду статьи Сергея Аверинцева: Византия и Русь: Два типа духовности. — «Новый мир», 1988, № 7,9.

дами. Во всяком случае, русский синодальный перевод намного проигрывает церковнославянскому в своей поэтичности. Здесь переводчикам хотелось передать лишь смысл, а как вы знаете, в поэзии недостаточно смысла, а должно быть еще что-то.

Итак, как я уже говорил, Псалтирь подводит итог суровости Амоса, милосердию, провозглашенному от лица Божия пророком Осией, святости Божией, о которой говорил пророк Иезекииль и, наконец, религии сердца — об этом учил и ее осуществлял в своей судьбе пророк Иеремия. Это был скорбный борец против собственного народа, его, как я вам рассказывал, обвинили в предательстве, в измене, в отступничестве, но он более всего понимал, что воля Божия не есть потакание народным чувствам и чаяниям, а нечто совершенно особенное.

В Псалмах мы находим доверительное, почти детское отношение к Божественному. Это временами почти споры с Богом, в которых нет фамильярности или какой-то претензии; неведомый псалмопевец не создает только возвышенный гимн, который бы звучал обтекаемо, торжественно, а часто он полон смятения и отражает все те перипетии души, которые, в общем, свойственны любой внутренней, интимной линии жизни.