От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— Будет, — сказал Валерка дрогнувшим от обиды голосом. — В бою добуду.

— Иди, — махнул рукой Терентьев и обратился к офицерам: — Сейчас же проверить у бойцов наличие противогазов и доложить… — он посмотрел на часы, откинув обшлаг гимнастерки, — в двадцать…

Тут дверь распахнулась, и на пороге, нетерпеливо постукивая кнутом по голенищу облененного грязью сапога, встал Гриценко, огляделся, увидев капитана, поправил на боку сумку и, приложив руку к шапке, хрипло рявкнул:

— Прибыл!

— Всем обозом? — быстро и радостно спросил Терентьев, вмиг забыв о том, что еще минуту назад был неимоверно зол на старшину.

— Никак нет. Одними санями. Четыре лошади впряг и прибыл.

— Что привез?

— Хлеб, сахар, табак, сало, консервы и гороховый концентрат, — загибая пальцы и вопросительно глядя в потолок, перечислил старшина.

— В чем же солдаты будут варить твой концентрат? — спросил капитан.

— Найдут. В котелках сварят. Нашему солдату только дай что сварить, а в чем варить, он враз сообразит. — Старшина обернулся к взводным, прохрипел: — Давайте, товарищи командиры, присылайте людей. У меня время не ждет, обратно надо торопиться.

— Где голос потерял? — спросил Терентьев, когда офицеры, толпясь и подталкивая друг друга в дверях, покинули комнату.

— Много, видно, на лошадей да на ездовых орал, вот и осип, — признался Гриценко. И тут же беспечно заверил: — Пройдет, на то я и старшина. — И пристально посмотрел на Валерку.

Тот сразу понял его взгляд и обиженно отозвался:

— Как же, накормишь его! Он все сухари и всю мою водку роздал.

— Вот растяпа! — всплеснул руками Гриценко. — Я тебя как учил? Хоть у черта на рогах…

— И еще добавь, — сказал Терентьев, — что тебе будет, если ты не найдешь противогаз.

— А, это пустое, товарищ командир, — заступился за Валерку старшина. — Осмелюсь доложить, противогаз мы найдем, В бою их до чертовой матери наберется, этих противогазов.

— Да я уж и говорил, — сказал ему Валерка.

Старшина по-отечески похлопал ординарца по спине и направился к выходу.

Валерка, воспрянув духом, с благодарностью посмотрел вслед своему наставнику.

Противогаз они, как и обещал Валерка командиру, добыли в первом же бою, через неделю.

5

— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, — ворчит старшина Гриценко на телефонистов и разведчиков. — Никак проснуться не можете. Ползаете возле кухни, словно воши, а мне надо успеть еще целую роту накормить.

Старшина говорил неправду. Он уже накормил и артиллеристов, и минометчиков, и теперь оставалось раздать завтрак лишь четырем пулеметным взводам да петеэровцам, рассредоточенным с их длинными ружьями между пулеметчиками по всему переднему краю, занимаемому ротой. К тому же, если учесть, что во взводах, стоявших отдельными гарнизонами по высоткам, насчитывалось всего по десять — двенадцать человек, то, стало быть, накормить их для старшины не стоило никакого труда.

Но вот налили последнюю кружку чаю, захлопнули, завинтили крышки кухонь, ездовые разобрали вожжи, повара вскочили рядом с ними на облучки, старшина и каптенармус поспешно повалились животами на тронувшуюся повозку, и повозка, запряженная парой гнедых ротных ветеранов, управляемых самым вежливым в батальоне солдатом, а следом за ней обе одноконные кухни покатили со двора и скрылись в сумраке предутреннего часа.

Капитан Терентьев постоял в опустевшем дворе, послушал стук удаляющихся колес, и этот безобидно-мирный стук в тишине взволновал его, и он ясно, отчетливо вспомнил, как мальчишкой, точно в такие же свежие, предвещающие большой солнечный день, несущие для тебя предчувствие необыкновенного, светлого праздника, утра любил возить на просыхающие поля навоз, шибко катить оттуда, с полей, порожняком по мягкому проселку, подпрыгивая, и сладко трясясь на дощечке, положенной поперек телеги, вымазанной и пропахшей коровьим навозом и прелой соломой.

О, какими счастливыми, ни с чем не сравнимыми были эти весенние времена с душисто и густо парящей землей, с высоким теплым небом, мягким ветерком и победным звоном жаворонка над Володиной головой. В такие дни как бы обновлялось все его существо от макушки до пяток, прибывало силы, беспредельной и беспечной веры в то, что всем его желаниям легко сбыться, что все будет хорошо, отлично, и он очень много успеет сделать столь же необыкновенного, радостного, удивительного и доброго на земле.

Так было с ним каждую весну, Такое ощущение охватило его и сейчас, в это раннее утро последнего военного апреля, когда всем уже ясно, что до полного разгрома врага осталась очень немного, быть может, всего несколько дней, что победа, к которой так трудно и долго шли, совсем рядом.

Давно смолк, растаял в тумане стук колес, и как бы на смену ему, чтобы вернуть Терентьева к действитель-ности, уже дважды, глухо, сердито, длинными очередями, простучал тяжелый немецкий пулемет, потом опять все стихло, а капитан Терентьев продолжал стоять посреди двора, улыбаясь охватившим его мыслям.

Светало. Из подвала выглянул Валерка.

— Товарищ капитан, вас к телефону, да и завтрак стынет.