От рассвета до полудня [повести и рассказы]

Этот совет кажется Мишке дельным. Не мешкая, он прикладывает ладони ко рту и кричит:

— Ивано-о-ов! Отдай попла-во-ок!

Вокруг разлита тишина и покой. Озеро кажется выпуклым, густым, синим, обступивший его лес замер, купаясь в утренней воскресной, празднично-солнечной благодати. Мишкина мольба, отраженная водной гладью, летит над всем озером.

В ответ ни звука.

— Надо громче, — сочувственно говорят пионеры. — Давайте хором. Дружно. Раз, два, три!

— И-ва-нов! От-дай маль-чи-ку по-пла-вок! — очень дружно орут они что есть силы. К этому времени их собралось человек тридцать.

— Давай и ты с нами, — говорят они Мишке, и тот тоже самозабвенно орет:

— И-ва-нов! От-дай маль-чи-ку по-пла-вок!

Они надрываются до тех пор, пока от противоположного берега не отчаливает лодка.

— Плывет, — говорит Мишка. — Сейчас будет ругаться.

Рядом, на берегу, уже стоят дед с Андреем.

Иванов в самом деле ужасно зол.

— Что ты орешь! — набрасывается он на Мишку. — Ты же сам его дал.

— А вы мне плохой привязали, — со слезами на глазах отвечает Мишка.

— Ишь какой! — галдят пионеры. — Маленьких обижает! Так, дяденька, нельзя.

— Наловили? — спрашивает дед у Иванова.

— Разве с ним наловишь, — раздраженно отвечает тот, кивая в сторону лодки, где дядя Леня собирает свои снасти. — Понатыкал их со всех сторон, то одна свалится, то другая, он чуть лодку не перевернул.

— Так нет, — отзывается дядя Леня. — Не то место.

— Ладно, — говорит дед. — У нас есть еще селедка и венгерский суп. Самая воскресная еда.

— Лучше кондеру бы, — говорит Мишка.

— Будет и кондер, день еще велик.

День действительно еще велик.

Этот длинный, необыкновенный для Мишки, как и вчерашний, день только начинается. Будет и кондер, и катанье с Ивановым на лодке, и пионерская самодеятельность, и купание в озере, и даже белка. Маленькая, шустрая, рыжая белка, которую опять-таки увидит один лишь Мишка. Словно она придет к нему, как и лось, по его прошению.

ГОРОДСКИЕ МОТИВЫ

Примерное воспитание

И прошло пять лет. Мишка уже стал пионером, учился в пятом классе и теперь жил не за городом с дедом и бабушкой, а в Москве; родители, когда пришла пора собираться Мишке в школу, сочли крайне необходимым лично следить за дальнейшим его воспитанием. Дед с бабушкой от этого воспитания были тактично отстранены. Особенное усердие в этом отстранении проявила Мишкина мама, считавшая себя женщиной строгих, принципиальных, хотя достаточно гуманных взглядов на воспитание детей. К тому же в московских школах, считала она, преподавание ведется гораздо лучше, чем за городом.

Мишкина мама любила поговорить. А как всякая женщина, любящая это занятие, она считала, что решительно во всем осведомлена гораздо лучше своих собеседников, и, стало быть, ей принадлежит бесспорное право произносить всяческие поучительные и обличительные монологи. Надо отдать должное: она произносила их страстно, увлеченно и вдохновенно.

Она была убеждена, что воспитание человека должно проводиться исключительно и сплошь на положительных, педагогически выверенных, уточненных и обсосанных со всех сторон, как солдатский устав внутренней службы, примерах. Она сама выросла на таких, специально отобранных для воспитания, примерах художественной литературы и знает, как благотворно подействовали они на ее эстетическое и иное прочее развитие. Во всяком случае, так ей казалось. А раз ей так казалось, то других мнений по этому поводу не должно было быть.

И вот однажды, вернувшись со службы, она услышала, как Мишка браво и невинно, словно Швейк, распевал в своей комнате:

Если б я был султан,
Я б имел трех жен
И тройной красотой
Был бы окружен…

"Этого еще не хватало! — пронеслось в ее голове. — Сейчас он, чего доброго, и про тещу еще запоет. Там, кажется, есть строфы про то, что при трех женах должно быть три тещи. Черт те что!"

Не плохо это —
Иметь три жены,
Но плохо это
С другой стороны,—

доносилось из-за двери беспечное песнопение одиннадцатилетнего мальчика.

— Миша! Сейчас же прекрати! — гневно крикнула мама.

Дверь распахнулась, на пороге появился Мишка и, удивленно округлив карие глаза, воззрился на разгневанную мамашу.

— Почему?

— Ты хоть вдумался в то, что поешь?

— Нет. А зачем?

"В самом деле, зачем ему вдумываться в эти ужасные, совершенно не педагогические слова? Кажется, я совсем не то говорю", — пронеслось в маминой голове, но тем не менее, вопреки этой здравой мысли, она строго сказала:

— И очень плохо.

— Ладно, я вдумаюсь, — пообещал Мишка.

— Нет, нет! — Мама предостерегающе, словно заклинатель змей, вскинула руку над головой. — Ты не должен знать… петь… — Она запуталась.

— Почему? — удивился Мишка. — У нас в школе все поют. Это же из кинофильма. Ты сама смеялась, вспомни, как здорово там Вицин, Никулин и Моргунов…