От рассвета до полудня [повести и рассказы]

"Видят они меня или не не видят?" — думал он о немцах, удобнее раскладывая возле себя на земле гранаты. Расстегнув кобуру, вытащил пистолет и положил его тоже под руку, рядом с автоматом. — Но если они решили взять меня живым и только поэтому не стреляют в меня, то у них наверняка ничего не выйдет. У меня десять гранат, автомат с полным диском, пистолет. А это не страшно. В конце концов приказ есть приказ. Я ушел вперед, выполняя этот приказ, и им не удастся взять меня живым. Но добрался ли Валерка до Краснова? Сейчас будет восемь ручных пулеметов, рванемся и — там… А почему у них так тихо? Быть может, они все-таки ушли? Они часто так делают: вдруг снимаются и уходят". И только он так подумал, как у него возникло жгучее, нетерпеливое желание подняться в полный рост и…

Что было бы вслед за этим, он не знал. Просто хотел подняться, распрямить плечи и заорать со всей великой своей юной радостью: "О-гого!"

Откуда ему было знать, что в траншее сейчас не было ни одного немца.

Дело в том, что противник давно уже разгадал маневр наших подразделений и, поняв, что наши хотят взять площадку Фридлянд с флангов, бросил все свои силы на оборону противотанкового рва и в контратаки против батальона, имевшего задачу ворваться на площадку со стороны леса. Ради этого немцы дерзко оголили траншею, находившуюся против роты Терентьева, оставив в ней лишь отделение пулеметчиков во главе с фельдфебелем. Эти-то пулеметчики, переходя с места на место, и постреливали изредка в сторону наших боевых порядков, создавая видимость насыщенности траншеи людьми.

В то время как Терентьев с Валеркой подбирались к траншее, ежесекундно ожидая, что немцы вот-вот расстреляют их, все отделение, возглавляемое фельдфебелем, проголодавшись, беспечно завтракало в блиндаже.

Кругом по-прежнему все было покойно — ни выстрела, ни взрыва: Радостный апрельский день разгорался во всю свою силу. Солнце так припекало, что у Терентьева вспотела голова под каской, и, сдвинув ее на затылок, он вытер рукавом гимнастерки пот со лба. Земля, в которую он давно уже ткнулся носом и к которой прижался всем телом, тепло и густо пахла настоем яростно пробивающихся на волю трав.

Но вот сзади него послышался шорох, пыхтение. И не успел он оглянуться, как рядом с ним уже лежал Валерка.

— Все в порядке, — прошептал ординарец.

Терентьев оглянулся и увидел, как лощиной, один за другим, ползут к нему пулеметчики.

Не прошло и минуты, как все они уже расположились слева и справа от него.

Среди приползших был и бравый солдат Ефимов.

12

А тем временем положение резко изменилось. Прежде всего немцы успели подтянуть резервы и к тем солдатам, которые были оставлены во главе с фельдфебелем в траншеях напротив роты Терентьева, которые беспечно завтракали в блиндаже и с которыми легко можно было бы справиться терентьевским пулеметчикам, случись это десятью — пятнадцатью минутами раньше, теперь скорым шагом спешил на помощь целый взвод автоматчиков.

Автоматчики были уже недалеко. Всего минутах в десяти ходьбы. А если бегом, то и того меньше.

Но было и другое, не менее важное обстоятельство. В тот момент, когда к Терентьеву, лежавшему невдалеке от немецких траншей, подползли вызванные им пулеметчики, на командный пункт роты позвонил майор Неверов и отменил приказ о вступлении роты на площадку Фридлянд. Симагину было сказано, что рота должна оставаться на прежних позициях и ждать дальнейших распоряжений комбата.

Причиной для этого нового распоряжения явилось вот что. Батальон, пытавшийся атаковать укрепленный узел немцев слева, вынужден был, как уже нам известно, отражать немецкие контратаки и не мог продвинуться дальше лесной опушки. А из штаба и с командного пункта полка то и дело запрашивали обстановку, требовали, умоляли, просили атаковать и атаковать и как можно скорее ворваться на площадку, Фридлянд, которая к тому времени всем ужасно осточертела. Одним словом, от командования этого батальона требовали хотя бы с опозданием выполнить так отлично, казалось, с учетом самых мельчайших подробностей разработанную штабом полка задачу, оказавшуюся на деле сложной и трудной.

Все эти нетерпеливые запросы, строгие приказы, мольбы, беспрерывно летевшие по радиоволне и телефонным проводам из штаба и с КП полка в батальон, вконец издергали и адъютанта батальона, и самого комбата, и других оставшихся еще в строю офицеров. Однако все отлично понимали, что для того, чтобы избавиться от этого нервозного, суматошного состояния, надо было в самом деле как можно скорее занять площадку Фридлянд. Поэтому совершенно естественно, что, когда одна из рот, отражая контратаки немцев и сама атакуя, сбилась в сторону от своего основного направления и ворвалась в находившийся неподалеку от леса и слабо обороняемый немцами небольшой хуторок, командир роты, уставший от беспрестанного многочасового боя, впопыхах принял этот хуторок за площадку Фридлянд и поспешил донести в батальон, что его рота наконец-то выполнила свою задачу.