От рассвета до полудня [повести и рассказы]

Евген Кузьмич скоро почувствовал, что холод начинает ломить, сковывать его ноги дикой болью. Две рослые девушки, тяжело дыша, с трудом толкали мимо него вагонетку с бетоном. Он узнал их забрызганные водой и цементом, посеревшие от холода лица. Это были Настя Ужвий и Маша Прошина. Евген Кузьмич нагнулся, уперся плечом в вагонетку и помог девушкам толкать ее.

— Водолаза втянуло ногами в щель! — крикнул он Агриппине, поравнявшись с нею.

— Кого?

— Водолаза Жукова.

Гапуся закричала не своим голосом:

— Давайте быстрее, давайте быстрее! — Схватила Евгена Кузьмича за рукав, едва пересиливая шум, рвавшийся из-за щита, катившейся возле ног воды, прокричала ему на ухо: —Если заделаем, ему станет легче? Его спасут?

"Вряд ли, — хмуро подумал Евген Кузьмич, — вряд ли", — но ничего не ответил, лишь неопределенно пожал плечами.

Он привел с собою бригаду водопроводчиков, чтобы загнать воду в трубы, чтоб она не размывала бетон, взялся было работать вместе с ними, но, чувствуя, что начинает задыхаться в этом сыром, стылом, душном, полном грохота тоннеле, побрел к выходу.

Когда Вике сказали, что в седьмое донное отверстие прорвалась вода и там осталась бригада Синепупенко, она сломя голову побежала на плотину.

Там суетились встревоженные люди, снаряжали водолазов. И то, что под воду готовились спуститься сразу двое и что это были самые лучшие водолазы, Жуков и Ненашев, — все это красноречиво говорило, что размеры бедствия почти катастрофические.

— Как там девушки?.. Как там мои девушки? — спрашивала она то у одного, то у другого, тоскливо и испуганно заглядывая в лица людей, толпившихся у парапета.

— Ничего, ничего, крепись, комсорг, — сказал Клебанов. — Сейчас водолазы заделают брешь. Это гвардейцы.

— Но девушки! Как они?..

Клебанов промолчал. Евген Кузьмич Поливода был еще там, внизу, в тоннеле, и никто пока не знал, что творится в седьмом донном.

Помолчав, Клебанов неопределенно сказал:

— Работают.

"Уму непостижимо, родные мои!" — подумала Вика и тут, побледнев от того решения, которое вдруг приняла, храбро и отрешенно пошла к железной лестнице, свисавшей с проезжей части над нижним бьефом. Клебанов схватил за руку, сухо сказал:

— Стой. Там тебе нечего делать.

И она покорно стала вместе со всеми ждать, надеяться, что водолазы, уже спустившиеся к тому времени под воду, скоро заделают промоину, все страхи пройдут и опасность минует девушек.

Время шло, но от водолазов долго не было никаких сигналов, и люди, возбужденные, встревоженные, смотрели на мичмана, стоявшего у телефона, смотрели с надеждой, нетерпением и отчаянием.

Вот лицо его напряглось, сосредоточилось. Он поспешно встряхнул трубку, продул ее еще раз, встряхнул и плотнее прижал к уху.

— Говорите толком, Ненашев, что там стряслось у вас? Что с Жуковым? Что? Сейчас?

И тогда мичман, испуганно оглядев толпящихся возле него людей, сказал:

— Старшину Жукова втянуло ногой под щит. Ненашев пытается вытащить его.

Толпа ахнула, колыхнулась, загомонила встревоженно, словно улей.

Под водою случилось вот что. Водолазы спешно укладывали мешки с песком, когда Жуков почувствовал, что не может шевельнуть ногой. Сначала он подумал, что запутался в какой-нибудь старой, забытой на дне конструкции, но потом понял — ногу втянуло под щит. Холодная испарина покрыла его тело. Он знал, что это значит, если вот так втянет под щит. Сколько уж отверстий заделал он, но все обходилось благополучно, он даже не думал никогда, что с ним может случиться такое несчастье. Сейчас тоже не стоит думать. Пусть Сережа делает свое дело — затыкает промоину мешком с цементом. Ведь там, за щитом, в тоннеле, девчата, они тоже, наверное, не думают, что вода может с минуты на минуту хлынуть во всю ширь и смыть их. Работают, и все. Кладут свой бетон, и все.

Он сообщил наверх нарочито равнодушным голосом:

— Тут такое дело. Меня, кажется, присосало к щиту.

Но там уже знали об этом от Ненашева. Бросив укладывать мешки, Сережа принялся возиться с Жуковым, а тот отогнал от себя друга. Нечего время зря терять. Он подождет. Пусть лучше скорее заделывают промоину, а его можно будет вытащить потом, когда минует опасность у девчат, у Гапуси. "Вот ведь досада, — подумал он. — Я тут лежу и ничем не могу им помочь, ничего не могу поделать".

Ничего не мог поделать. И в глазах стало зеленеть. Зеленые круги, зеленая вода…

Он закрыл глаза. Дышать стало труднее. Сколько времени он под водой? Как там у Гапуси в тоннеле дела? С трудом поднял Жуков тяжелые веки и огляделся. Ненашева не было. Значит, ушёл наверх.

— Ну, как там, Жуков? — послышалось в телефоне.

— Ничего, — с трудом разжал он губы. — Тяните.

И его вновь стали поднимать, и опять ничего не вышло. Ногу как будто припаяло к плотине. Но тяжелее всего была голова. Она гудела, как барабан. Жуков слышал, как гулко и беспокойно толкалась в виски кровь. И когда он подумал о барабане, ему послышалась музыка. Будто по улице идет флотский оркестр и играет походный марш, а впереди всех шагает барабанщик, бьет колотушкой по барабану: бум-бум!

Бум-бум!