От рассвета до полудня [повести и рассказы]

Еще занимая пост ответственного секретари редакции заводской, многотиражки, выходившей по вторникам, штат которой состоял из редактора и упомянутого выше ответственного товарища, я восторженно завидовал репортерам, мечтая во что бы то ни стало и непременно прославиться на этом поприще.

Моим кумиром тогда был рыжий, подслеповатый и суетливый репортер районной газеты Моня Изаксон. Меня поражало, что он не пишет, а сразу диктует свои репортажи машинистке, держа возле самого носа блокнот, заполненный одному лишь ему попятными крючками.

Позднее объектом моей неугомонной зависти стал Аркашка Григорянцев, репортер центральной отраслевой газеты. Мы с ним когда-то работали вместе на химзаводе, давно не виделись, я даже не знал, что он трудится репортером, а когда он рассказал мне кое-что из своей производственной практики, я чуть не лопнул от переполнившей меня зависти.

Помнится, он сидел, элегантно положив ногу на ногу, лениво пошевеливая ступней, обутой в немыслимо красивый оранжевый ботинок на каучуковой подошве, рассматривал меня дружески-снисходительно и рассказывал эпизоды из своей репортерской жизни.

Боже мой! Что это была за жизнь! Чего он только не рассказывал мне! Вот вызывает его главный редактор: "Товарищ Григорянцев, дорогой Аркаша! Расшибись в доску, а сделай. Только на одного тебя надежда. В столицу прибывает герой Н. На привокзальной площади грандиозный митинг, вход по пропускам, нашей газете пропуск не дали, а репортаж о митинге должен появиться в очередном номере. Давай, Аркаша, товарищ Григорянцев, действуй".

И он действует.

Сперва он околачивается в толпе зевак возле милицейского оцепления, невдалеке от того места, где устроен проход для гостей, приглядывается, присматривается, прицеливается и вот уверенной твердой поступью, подняв воротник пальто и нахлобучив на глаза кепку, устремляется в проход следом за солидным, важным товарищем. Важному товарищу милиционеры отдают честь, а у отчаянного Аркашки требуют пропуск. Что же делает в столь критический момент находчивый репортер?

Находчивый репортер многозначительно кивает в сторону удаляющегося важного товарища, таинственно и зловеще шипит: "Ты что, не видишь?" — и ошалевшие милиционеры расступаются перед ним, приняв его за сыщика или бог знает за кого.

И вот он возле трибуны, строчит в блокнот обо всем там происходящем, потом галопом мчится в редакцию и — все в порядке! Репортаж готов!

Я представляю себя на месте Аркашки, шмыгающим с поднятым воротником пальто мимо неусыпного оцепления, и со стыдом, горечью понимаю, что мне никогда не стать репортером. Мне не совершить не только такого, но даже более незначительного поступка. У меня все будет не так. Меня сразу же уличат во лжи и, чего доброго, вдобавок наломают шею. Чтобы не повадно было.

Я завороженно смотрю ему в глаза.

— Была еще история, — жеманничает. Аркашка, глядя в потолок. — Нужно было срочно взять интервью у наркома.

Аркашка оценивающе оглядывает меня, соображая, должно быть, стоит или не стоит раскрывать передо мной все свои главные козыри, оттопыривает толстую, сочную нижнюю губу и, решив, что не стоит, продолжает:

— Какого наркома — это для тебя неважно. Наркома союзного значения. И все. На этом — точка. Можно было взять интервью у какого-нибудь зама, в крайнем случае — у помощника, наконец, — у начальника главка, но, ты понимаешь, все это второй сорт. А вот если у самого наркома… Понимаешь? Это уже сенсация. Мы всем утираем нос.

Одним словом, это был опять же невероятно героический, достойный вновь прославить моего друга поступок. Мой друг пробрался к наркому, ловко минуя все преграды, возникавшие на его пути, и взял у наркома интервью. А куда наркому было деваться, когда он увидел, как в его кабинет этакой вальяжной походочкой входит пройдоха репортер? Некуда было деваться наркому.

Слушая Аркашку, я с тоской понимал, что мне с таким моим прямолинейно-бесхитростным характером никогда не стать репортером. Куда там!

А стать репортером очень хотелось. Даже после войны, когда я был принят в редакцию одного из самых популярнейших, известнейших еженедельников на должность разъездного очеркиста. Чем плохо быть очеркистом? Так нет, меня, вопреки здравому смыслу, все равно продолжало, как в омут, тянуть в репортеры.

А какие у нас в еженедельнике были тогда репортеры! Зависть вконец истерзала душу мою.