От репрессий к свету. Том 3

Наш окончательный ответ такой. Юридически виноваты и главный и исполнители. Это надо констатировать. И если это носит очевидный характер, а масштабы огромны, жертв – миллионы, настолько, что полное расследование невозможно, и более того, может привести к ещё новым непоправимым ошибкам и злоупотреблениям, близким по характеру к самим рассматриваемым преступлениям, то, возможно, его и не надо более проводить в судебном порядке. Или уж если вынести окончательное осуждение, которое выглядело бы справедливым и наиболее чистым, без сопутствующих ошибок и последствий, то надо осудить только главного. Его вина очевидна и неоспорима. Прецедент такого же масштаба, хотя и иной по своей сути: Гитлер, названный главным преступником. Таким же главным преступником, но совершенно в другом деле, следует назвать и главного виновника массовых репрессий в СССР.

Продолжим о Сталине. Из многих, очевидно, трудных моментов у него на пути, можно отметить два характерных: убийство Кирова и самоубийство жены. В первом случае он пошёл на устранение своего ближайшего соратника, оценив, что это даёт, и реально дало, огромные, неоценимые, и иначе не достижимые для него, преимущества. Во втором случае много знавшая о его преступных действиях его жена, казавшаяся ему, как можно себе представить, понимавшей его, и если и осуждавшей в какой-то мере, но всё-таки достаточно понимавшей его состояние и, как ему казалось, вынужденность его такого, а не иного, поведения. И когда она покончила собой, он был потрясён и даже возмущён, посчитав её «предательницей». Но он был одинок в этих своих мыслях и не мог ни с кем ими поделиться. В обоих случаях, как и во всех других, когда по его вине становились жертвами совершенно невиновные люди, он, с одной стороны, был, повидимому, озабочен тем, чтобы тень подозрения не пала на него, для чего он тоже был готов на всё, вплоть до новых жертв. С другой же стороны, выйдя в очередной раз «сухим из воды», он, что теперь очевидно, испытывал внутреннее ликование, которым ни с кем не мог поделиться, наоборот, так, чтобы ни одна душа не догадалась, что он ещё один свой коварный замысел сумел безнаказанно реализовать.

Очевидно, на его жизненном пути разного масштаба обличительные ситуации были у него много раз. Но каждый раз он, не считаясь ни с чем, так ловко действовал, что и остался в мнении народа, большой его части, при его жизни, – пока было невозможно открыто анализировать его поведение, – «непогрешимым», и более того, даже «великим».

Повидимому, единственное, о чём он мог бы сожалеть, если бы мог сам оценить итог своей жизни и деятельности, так это то, что ему не удалось это ещё продолжить. Даже если он когда-то говорил, что «будет и на нашей улице праздник» и – что и он ещё будет жить при коммунизме, то с одной стороны он вдохновлял на подвиги слепо веривший ему народ, а с другой стороны это у него не была неестественная поза и заведомая, осознанная, ложь. Он и тут такое говорил потому, что считал, что эти его слова тоже пойдут на пользу делу и его культу… Одним словом, Сталин – ярчайший пример в подтверждение слов Маккиавели: «Язык нам дан для того, чтобы скрывать свои мысли». Все мыслящие люди контролируют, что они говорят. У честных людей мысли и дела совпадают. У Сталина, как мы теперь видим, всё было направлено на то, чтобы люди не догадались, что у него в голове. И это ему удавалось.