Одним из наиболее крупных известных нам проповедников антисистемных взглядов на Руси был Феодосий Косой. Проповедь его была вполне доступна: признавалась только Библия, отрицались церковные догматы, принципы и вся иерархия священнослужителей. Косого схватили, но при помощи друзей он сбежал из-под стражи и ушел в Литву, где продолжал проповедовать свое учение, а затем примкнул к радикалам Реформации – антитринитариям[13]
.Проповедническая деятельность Косого была заметным явлением: современные ересиарху авторы ставили в один ряд восточного «Бахамеда», то есть Мухаммеда, западного «Мартина», то есть Лютера, и русского Феодосия Косого. Надо сказать, что это сопоставление было просто демагогической формулой: ни по содержанию своих учений, ни по своему месту в этногенезе Мухаммед, Лютер и Феодосий Косой ничуть не похожи друг на друга.
Мухаммед явился создателем новой мировой религии, которая была связана с фазой пассионарного подъема целого суперэтноса – мусульманского мира.
Лютер, напротив, был деятелем фазы спада пассионарного напряжения – фазы надлома, и его проповедь вовсе не была новым словом. Проповеди, призывавшие к Реформации – исправлению недостатков католической церкви, – звучали в Западной Европе и раньше, до Лютера: Гус в Чехии и Уиклиф в Англии говорили то же самое. Более того, обличения Лютера признавали правильными даже его противники, иерархи католической церкви. Никто не спорил с тем, что предоставление индульгенций превратилось в торговлю, что назначение на церковные должности «по блату» – зло, что невежество священников – зло не меньшее. Но, соглашаясь с доводами Лютера, католические прелаты утверждали, что лечение язв церкви – это дело Святого престола. Правда, сами они для исправления ситуации ничего не предпринимали. Из-за этого, собственно, и начались разногласия. «Физической» же основой Реформации стал раскол целостности «христианского мира», вызванный резким падением его пассионарности после выхода из акматической фазы. Европа разделилась на протестантскую и католическую, и произошло это разделение в финале западноевропейского этногенеза, а не в начале его.
В России XVI век был началом акматической фазы, и потому проповеди Феодосия Косого, а также его последователя Матвея Башкина нашли отклик только среди небольшой части населения, образовавшей еретические секты. Создание антисистемных сект в акматической фазе гораздо больше напоминало эпизоды альбигойских войн во Франции, богумильского и павликианского движений в Византии, выступления карматов в мусульманском мире, но никак не события европейской Реформации. В идеях Гуса, Уиклифа, Лютера не было ничего из того, что составляло суть новгородской ереси, уничтоженной в начале XVI в., ничего, подобного тому, что проповедовал Косой. Проповедь Косого не была заимствованием с Запада или Востока. Она стала частным выражением того негативного мироощущения, которое всегда является следствием тесного контакта двух суперэтносов.
Негативное мироощущение, как и позитивное, сопряжено с созданием особых философских, религиозных или политических концепций, которые меньше всего предназначены для доказательства чьей-либо правоты или убеждения оппонентов. Ведь для выражения мироощущения логических доказательств не требуется. Например, одни люди считают, что собак можно и нужно бить, а другие полагают, что бить беззащитных животных нельзя. Доказательств ни те, ни другие вам не приведут: каждому его правота очевидна, он ее ощущает. И вот один говорит: «Ну какая свинья – взял и ударил собаку!» А другой ему возражает: «Ты что: дурак, что ли? Что ж ее не бить, она же собака!»
Отношение к собаке кажется мелочью, но именно из таких поведенческих мелочей слагаются глобальные симпатии и антипатии этнического и суперэтнического значения. И потому невозможно логическими доводами примирить людей, взгляды которых на происхождение и сущность мира полярны, ибо они исходят из принципиально различных мироощущений. Одни ощущают материальный мир и его многообразие как благо, другие – как безусловное зло. Именно последнее мироощущение, воплощавшееся в России то в движении новгородских стригольников, то в ереси «жидовствующих», в XVI в. получило свое наиболее яркое выражение в опричнине (1565–1572). Явление опричнины, как никакое другое, издавна привлекало к себе внимание историков и дореволюционных: Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, С.Ф. Платонова – и современных: С.Б. Веселовского, А.А. Зимина, Р.Г. Скрынникова, Д.Н. Альщица. Фактические события опричнины описаны ими очень добротно в целом ряде капитальных трудов, и мы на этих общеизвестных фактах останавливаться не будем. Отметим детали и моменты, непосредственно относящиеся к этнической истории.