От самого темного сердца

– Ты представить себе не можешь, что можно узнать о горюющем человеке. Все потайные двери открываются нараспашку.

– Когда у кого-то горе, они рассказывают об убийствах?

– Иногда. И не только те, кто пережил утрату. Просто невероятно, насколько распространены жестокие фантазии.

Мама сурово посмотрела на него – мол, хватит об этом.

– Хочу сказать, что дальше будет только хуже.

Я невольно перевела взгляд на маму, на ее темные вьющиеся волосы.

– Почему ты так думаешь?

Мэтти подался вперед и, словно кто-то записывал за ним под диктовку, отчеканил:

– Потому что теперь он играет на публику.

– Ты меня не слышал? Говорю же, хватит, Мэтти.

Начался сериал, и на экране появилась Алексис Кэррингтон.

– Такая стерва, – процедила я с чувством.

– Софи, мне не нравятся такие выражения.

Мэтти усмехнулся.

– Зато, могу поспорить, ей нравится твоя реакция. – Он широко зевнул и потянулся. – Я схожу за шоколадом. Хотите чего-нибудь вкусненького?

– По-моему, в морозилке есть несколько рожков мороженого.

Мэтти пропел строчку из рекламы мороженого «Корнетто» с забавным итальянским акцентом.

Я запустила в него подушкой:

– Ты ужасно поешь.

– А ты – целишься.

Не все складывалось идеально, но атмосфера определенно была лучше, чем накануне.

* * *

– Мэтти, если ты не собираешься жениться, то мне, пожалуй, стоит снова ходить на свидания. – Мама высказалась вполне определенно.

Я читала «Семнадцатилетнюю»[22], лежа в кровати. Они стояли в коридоре, мама почти перешла на крик, а Мэтти оставался невозмутим. Все их ссоры проходили так. Она выходила из себя, Мэтти же не терял самообладания.

– Если ты действительно этого хочешь…

– Уж точно не хочу быть с мужчиной, который не может определиться после четырех лет отношений.

– Разве я не доказал серьезность своих намерений?

– Кольца все равно нет.

– Жаль, что ты не понимаешь.

– Жаль, что я не понимаю?.. Тогда уходи.

В животе у меня стало нехорошо. Так бывает, когда падаешь. Тошнотворное чувство.

Входная дверь захлопнулась. Что-то ударилось о стену. Звук бьющегося фарфора. И почти сразу в дверь позвонили.

Напряжение прошло, и я вдохнула полной грудью. Выглянула в коридор и увидела, как мама быстро оглядела себя в зеркале, прежде чем открывать.

– Дес?

Она поникла.

– Я… хотел убедиться, что у вас все хорошо. Слышал крики и… – Дес звучно прочистил горло. – Ты всегда была к нему слишком добра.

– Спасибо за заботу. У меня все хорошо.

Мама хотела было закрыть дверь, но та уперлась в черный армейский ботинок.

– Я могу побыть здесь немного, если хочешь. Чай заварю или…

– Очень мило с… – Она осеклась и выпрямилась – так от воды расправляет листочки увядающее растение. – Мэтти? Ты вернулся.

– Ты – моя родная душа, Эми. Без тебя все теряет смысл.

Дес шагнул Мэтти навстречу, преграждая дорогу.

– Послушай, приятель. Не хочу совать нос не в свое дело…

– И не суй, – бросил Мэтти с таким лицом, как будто только что наступил в собачье дерьмо.

Мама бросилась в его объятия:

– Прости меня.

– И ты меня, малыш.

Старый Чернозуб с отвращением посмотрел на обнимающуюся парочку и отполз обратно под свою корягу.

* * *

– Мэтти ушел? – спросила я наутро.

Мама отправила в тостер кусочек хлеба и поставила чайник.

– Он ночью дежурил в кризисном центре. Не мог их подвести.

– Мэтти – хороший человек, мама.

Она улыбнулась:

– Знаю. Мне нужно меньше думать о плохом.

Если б я только могла отправиться в прошлое и сказать ей, что она заблуждается… Что именно о «плохом» и надо было думать…