От сессии до сессии

Некоторые считают, что в Сибири жили одни татары. Все они ходили с длинными ножами и увесистыми дубинами, которые при встрече с кем-нибудь тут же пускали в дело. Выходили на московский тракт и, заломив шапку, ждали очередной этап. Резали купцов и купчих, а их дочерей вместе с сундуками, набитыми ювелиркой, забирали себе. Поэтому татарские дома ломились от драгоценностей. Это не так. Не совсем так. Далеко не так. Хотя и случалось. Довольно часто.

Только в последнее время из лексикона сибиряков исчезло красивое слово «шарпаить» — разбойничать, грабить. Но оно закрепилось в названии сел и прочих населенных пунктов.

Это так. Предисловие для разгону, чтобы дальше не было скучно и грустно. И некому руку подать.

У него была сибирская фамилия Шарапов. В их деревне, откуда родом его предки, все были Шараповы. Имя невыразительное — Константин, а не Челубей, что больше соответствовало бы его облику. Он был высок, грузен. Этакий тяжеловес. Кровать в общежитии под ним сразу сломалась. По имени, то есть Костя, его редко кто называл. И сам он, когда знакомился, назывался только фамилией. Если просили имя, то тихо бормотал «Костик». Почему-то Челубеем тоже не называли. Наверно, боялись обидеть древнетатарского героя, который, в прочем, не выиграл поединка. Но и не проиграл.

Другие, когда обижаются, лезут бить морду. Или свою подставляют под кулаки. Он не делал ни того, ни другого, потому что не обижался. Видно, в мозгу у него отсутствовал отдел обидчивости. Есть такие персонажи, которым сколько угодно наговори обидных слов, они будут только улыбаться и нежно смотреть на нас. Некоторые даже лезут целоваться. Не знаю, мне такие не попадались. Но раз говорят, значит, есть. Всякое желание обижать такого человека начисто пропадает. И вы понимаете, что не стоите мизинца его правой или левой ноги. И уже сами готовы расцеловать его.

Имя к нему прилипло неслучайно. Он был соней, натуральным, хроническим, неизлечимым. Феноменальным. Видеть его бодрым и деятельным довелось немногим. Поэтому он остался в памяти товарищей, знакомых и гостей, как крепко спящий человек.

Когда все поднимались, умывались, одевались, собирали тетрадки в портфели, смеялись, шли на первый этаж в буфет, чтобы выпить бутылку лимонада «Буратино» с булочкой, он еще спал. Лицо у него было, как у каменного Будды, полностью отрешенного от земной суеты.

Шли в учебный корпус, сдавали пальтишки в гардероб, поднимались на второй этаж, смотрели расписание, встречались, жали руки, смеялись, курили, делились последними новостями. Он досматривал седьмые или какие там по счету сны. И как говорится, в ус не дул. Звонок. Заходили в аудиторию, появлялся преподаватель, здоровался, ставил на стол портфель, долго рыскал в нем в поисках тетради с нужными конспектами, садился, открывал тетрадь и громко называл тему, которую нужно было записать. В это время открывалась дверь и на пороге возникала грузная фигура.

Его можно было принять за снежного человека или Гулливера. Смотря какая у кого фантазия. Формально он опоздал, но фактически явился вовремя, потому что лекция еще не началась. До этого была только прелюдия, разминка перед главными играми. Шарапов шел, и доски жалобно стонали под его железной пятой. Местами прогибались.

Проходил на последний или предпоследний ряд, если последний был занят. Хотя, если бы он пожелал, то любой ему бы уступил место. Стул держался изо всех сил, чтобы не развалиться. Стул был жалко, хотя он был не мягким, местами поцарапанным. Тетрадь! Ручка. Опирался на ладонь левой руки. Правой ладонью прикрывал глаза. получалось что-то вроде роденовского мыслителя. Только грандиозней. Засыпал. Да-да! Самым натуральным образом. Причем мгновенно, без переходного периода. Без всяких снотворных, пересчета овечек и «Спокойной ночи, малыши!»

В детстве родителям, конечно, было скучно с ним. Он не доставлял никаких огорчений.

Будили, когда нужно было перейти в другую аудиторию. Соня переходил на новое место и погружался в сон. Тетрадь его была раскрыта. Левая рука подпирала лоб. Правая рука с авторучкой постоянно двигалась. И преподаватель не мог не заметить усердного студента, который конспектирует всё, что бы он ни говорил, слово в слово, не отвлекаясь ни на что, ни с кем не заговаривая, не поглядывая с тоской в окно. Причем преподаватель был убежден, что он не механически переносит его слова на бумагу, а делает это осознанно, пытаясь осмыслить то, что он слышал.

Он не только на лекциях спал. Несколько раз засыпал в столовой, плотно пообедав. Закон Архимеда в обывательском толковании он соблюдал свято. На то он и закон. Противиться ему может только совершенно глупый человек. Его обнаруживали столовские работники, когда начинали уборку в зале, долго будили, а потом выпроваживали. Соня твердой поступью направлялся в общежитии, чтобы там продолжить сон. Дремал до самого ужина. Тапочки его упирались в стенной шкаф.