От сессии до сессии

— Языком кончай трепать! — не выдержала Альбина Ивановна. — Ставь своих п…

Она добавила русское слово. Ну, не совсем русское. Что говорит о том, что у наших предков не было этого явления. А потом появилось и пришлось брать для него иностранное слово, которое по своей популярности и частоте употребления оставила далеко позади исконно русские слова. Откуда нам знать, что век грядущий нам готовит.

— Зачем вы так, Альбина Ивановна? Они же разоблачают…

— Знаю я, что они разоблачают. Вон с голыми пузами стоят на фотографии. Трусы хоть не сняли. И за то спасибо.

Так Женя не брал даже первую в своей жизни рюмочку вина, первую ладонь первой девочки. Двумя пальцами за край. Он медленно поднес диск и опустил его на резиновый круг. Поднял голову, скосил глаза вниз и некоторое время любовался. Это был шедевр! Поднес звукосниматель к краю, опустил и мягко передвинул рычажок, который включает движок проигрывателя. Он тут же загудел, ровно и тихо. Зашипело. Потом знакомый до отвращения девичий звонкий голос жизнерадостно запел, причем на чистом русском языке, отчетливо проговаривая каждое слово, чтобы ни у кого не оставалось сомнения, что это не собачий инглиш:

Жил да был черный кот за углом.

И кота ненавидел весь дом…

Последовала немая сцена, как в гоголевском «Ревизоре». Женина грузная склоненная фигура изображала городничего, которого так глупо развели, его, который уже в детском садике обманывал воспитателей, мог обвести вокруг пальца играючи любого Остапа Бендера. Нет! Здесь какая-то ошибка! Вот сейчас черный кот скроется за углом, и соблазнительная английская певица польского происхождения запоет на чистом языке англосаксов своим ясным, как летнее утро, голосом о том, «чо он не встает». Нет! Должно быть именно так! Иначе просто не может быть. Но кошка продолжала мурлыкать с котом.

Первой пришла в себя из оцепенения Альбина Ивановна. От ее умиротворения не осталось и макового зернышка. Тяжело поднялась и, не глядя ни на кого, прошествовала, как и подобает командиру в окружении подчиненных, к дверям.

Грохнуло. Многие так искренне, от души не смеялись в своей жизни. Кто-то сполз со стула. Были очень благодарны Жени, который подарил им несколько минут счастливого смеха. Вполне искреннего. Только один человек не смеялся. А кто, догадайтесь сами.

16

«КОПАЙТЕ, ШУРА! КОПАЙТЕ!»

Это была восхитительная традиция. Но всё хорошее, в отличии от плохого, не вечно. Явление, имевшее глубокий философский, онтологический и мировоззренческий смысл. Фу! Как в учебники по историческому материализму, которые когда-то заучивали до дыр.

Первого сентября, когда для миллионов мальчишек и девчонок звенел первый звонок, призывающий их сесть на многие-многие дни за парты, когда миллионы юношей и девушек растекались шумными потоками по аудиториям вузов и техникумов, другие миллионы молодых людей, одетых запросто по-рабоче-крестьянски, с рюкзаками, мешками, объемистыми сумками садились в автобусы, пригородные электрички, спускались в трюмы речных трамвайчиков, чтобы добраться до полей картофеля, капусты и других овощей, без которых существование советского человека было бы уже не таким приятным.

Сентябрь у студентов-первокурсников назывался «на картошку». Хотя это могла быть и капуста. Но чаще всего картошка. Весь месяц без выходных и проходных девушки и юноши от рассвета до заката трудились на картофельных полях, после чего субботники на овощебазах и по уборке территории им представлялись замаскированным способом «давить сачка». После картошки в вузовских аудиториях сидели уже не бывшие школьники, наивные и романтичные, уверенные, что жизнь — это праздник, который всегда с тобой. Это были уже молодые люди, прошедшие суровую закалку, которые знают, что такое колхозно-столовское меню, ночевки в фанерных пионерлагерных бараках и бесконечная однообразная работа на полях с чистым воздухом. Картошка меняла жизненные представления, особенно у городской молодежи, уверенных, что картошка и прочие овощи вырастают в подвалах овощных баз. Теперь на мужиков и баб с узлами, которых они видели на вокзалах и брезгливо обходили стороной, они уже смотрели другими глазами: как на людей, для которых полукаторжный тяжелый физический труд был не наказанием, но образом жизни.

Первое сентября. Лето еще не закончилось. Тепло. Солнечно. Настроение выше облаков. Хочется прыгать, чего-нибудь петь такое, о том, что жизнь — это сплошное счастье. Месяц на картошке никого не пугает. Ни ты первый, ни ты последний. Зато рядом нет надоедливых взрослых. Главное, что ты уже студент. И что с того, что целый месяц ты будешь держать в руках не ручку, а лопату, и видеть перед собой не доску, на которой пишут мелом, а бесконечное, как море, картофельное поле. Подумаешь! Нас же вон сколько! Целая армия! Да мы это поле смахнем и не заметим!