От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Восходящая к Ницше так называемая «философия жизни» продолжила путь к апологетическому восприятию мифа не как полузабытого эпизода предыстории культуры, а как к вечной вневременной живой сущности культуры (особенно здесь важна роль Анри Бергсона).

Глубокое понимание человеческой деятельности как важнейшей «символической» формы с её особой спецификой проявил неокантианец Эрнст Кассирер. В отличие от представителя французской социологической школы Л.Леви-Брюля, подчёркивающего иррациональный прелогизм мифа, Кассирер выявил и рациональные элементы мифа. В качестве интеллектуального и достаточно плодотворного мышления описал мифологию лидер структуральной антропологии Клод Леви-Стросс.

Можно сказать, что в литературе XX века появляется настоящий поток произведений, где миф начинает играть первостепенную роль. Этот поток захватывает поэзию (Йейтс, Паунд и др.), драму (Клодель, Кокто, Жироду, Ануй, О' Нил и др.) и роман (Т. Манн, Дж. Джойс, Дж. Лоуренс, Апдайк, А. Карпентьер, Г. Маркес и др.).

Теоретической предпосылкой подобного понимания мифологии и традиционных сюжетов, а также их применения к индивидуалистической психике человека XX века, кроме указанных выше философских и этнологических концепций, в еще большей степени является психоанализ.

Но чем объяснить такое повальное увлечение мифом в новую эпоху, эпоху, как утверждают социологи, массового общества? Скорее всего тем, что именно масса и начала отныне диктовать свои условия, уже не нуждаясь ни в каком облагораживании со стороны элитарного искусства. Наоборот, масса сама проникла в это искусство и подчинила его своей логике, суть которой и будет проявляться во всякого рода мифотворчестве. Именно об этом феномене и писал в свое время А.Ф. Лосев в работе «Диалектика мифа«:»… мир, в котором мы живем и существуют все вещи, есть мир мифический…. вообще на свете только и существуют мифы». Одним из ярких проявлений духовной жизни нового массового общества становится миф. Масса живет не по законам логоса, а под влиянием иррациональных импульсов, т. к. «миф не есть бытие идеальное, но жизненно ощущаемая и творимая действительность».

Если исходить из гипотезы Вернадского о том, что рост народонаселения – это проявление, прежде всего, космических сил в природе, то можно сделать вывод: историческая концепция, как концепция рациональная, сменяется иррациональной, космической, но именно космос и есть та область, в которой только и может плодотворно существовать всякое мифологическое сознание (М. Элиаде «Космос и история»). Мысль о близости массовой культуры и мифологического первобытного мышления подтверждает и Е.М. Мелетинский в своей книге «Поэтика мифа». В частности, он указывает, что «некоторые особенности первобытного мышления… воспроизводятся фрагментарно на некоторых уровнях и при известных условиях в определенных социальных сферах… особенно в рамках современной западной «массовой культуры».

Пожалуй, можно сделать первый вывод о том, что современная западная массовая культура является одним из проявлений неких глобальных закономерностей, связанных с нынешним состоянием ноосферы. Но помимо этого можно также сказать, что массовая культура и в области духовной жизни человечества не является чем-то случайным, наносным, результатом воли неких злых сил, стремящихся оболванить людей с целью установления полной власти над ними.

По этому поводу известный последователь идей Вернадского А.Л. Чижевский выдвинул предположение о существовании психопатических эпидемий. Так, он пишет: «Вся общественная жизнь человеческих коллективов протекает под знаком массовых психозов и массовых психопатий. Чем интенсивнее бьет ключ общественной жизни, тем чаще и глубже охватывают ее коллективные безумия… Кому не известна та сенсация, которую вызвал во всей Европе в конце XVIII столетия сентиментальный роман английского писателя Ричардсона (1689–1761) «Кларисса Гарлоу»?! Этот роман печатался в одном журнале и выходил постепенно, частями. Читатели, увлеченные началом романа, нетерпеливо ждали его развязки, в то время как автор продолжал не торопясь рассказывать о всех злоключениях героини Клариссы, о ее сердечных и физических страданиях. Сведения о состоянии здоровья Клариссы передавались из уст в уста, сотни людей молились о выздоровлении Клариссы, женщины писали автору трогательные письма, а сам король наводил справки у своих министров о здоровье никогда не существовавшей Клариссы».

Невольно напрашиваются аналогии со всякого рода «мыльными операми» и мексиканскими сериалами. В данном случае мы не собираемся умалять достоинства романа Ричардсона «Кларисса Гарлоу», хотя это произведение полностью подходит под определение, предложенное А.В. Михайловым относительно беллетристической литературы XVIII и начала XIX веков. Следовательно, можно сделать предположение о существовании некого психического механизма в любом обществе, который и способствует повальному увлечению одной идеей, не всегда воспринимаемой критически.