От шнурков до сердечка

Легчайшее Пока почти растворилось в этой бесконечной стае: ему казалось, что его не видно ни с борта корабля, ни с берега. Растерявшись от такого скопления птиц, Легчайшее Пока даже вдруг забыло, куда ему лететь… неужели туда же, куда и всем остальным птицам? Оно оглянулось на берег – и не смогло найти того, кто отправил его в полёт: куда хватало глаз, белели носовые платки – и очертания их владельцев терялись на берегу.

Легчайшее Пока, уворачиваясь от крупных птиц, на секунду задумалось: «Не долететь ведь!» Тем более что корабль уже отплыл от берега – и догнать его не оставалось никаких надежд. Хорошо им, крупным птицам с большими крыльями: два взмаха – и ты на корабле! А потом… их ни с кем не перепутаешь: они-то уж точно знают своё назначение. Вот та, самая большая – «Я люблю тебя!» – летит к капитану: он стоит на капитанском мостике, и золотые пуговицы блестят на его кителе. Такого не потеряешь из виду: выше капитана на корабле никого нет. А вот эта серая птица – «Береги себя…» – явно направляется в сторону боцмана: он уже и объятья распростёр… ещё бы: приятно, когда о тебе на таком расстоянии заботятся.

Да что говорить о капитане и боцмане… каждый, кто был на борту, высматривал свою птицу! Только Легчайшего Пока, похоже, не высматривал никто… а потому было даже и непонятно, стоит ли вообще тратить силы на этот долгий и трудный полёт. Невелика радость – поймать «Пока!»… То ли дело «Я люблю тебя!» или, на худой конец, «Обязательно напиши, когда прибудешь!»

Легчайшее Пока остановилось в воздухе и снова взглянуло на берег. Очертания владельцев носовых платков почти растаяли, да и самих платков вдоль пристани стало теперь не так много. Оно и понятно: держать их становилось всё тяжелее и тяжелее, и многие владельцы разошлись по домам – в надежде, что отправленные ими на далёкий борт птицы благополучно долетели. Так и было: самые большие птицы давно приземлились на корабль, принеся на своих крыльях особенно сильные чувства. Только птицы средней величины – «Не грусти!», «Держись!», «Будь молодцом!» – все ещё мчались наперегонки в сторону корабля.

Легчайшее Пока отстало совсем: чем дальше, тем труднее ему становилось бороться с ветром, гулявшим над волнами. В последний раз обернувшись на берег, оно уже не увидело ни носовых платков, ни их владельцев: пристань опустела. Только одна совсем крохотная фигурка оставалась на берегу – почти незаметная, но Легчайшее Пока сразу узнало эту фигурку: она и отправила его на борт корабля. В руках у фигурки не было носового платка, да и поза казалась почти беспечной: фигурка облокотилась на перила и смотрела вдаль, на уходящий корабль.

Тут Легчайшее Пока почувствовало прилив сил – и снова замахало крыльями. Морской ветер и сумерки почему-то уже не пугали его.

Оно долетело до борта корабля только глубокой ночью, когда капитан, боцман и большинство матросов уже спали.

На нижних палубах, куда опустилось Легчайшее Пока, было тихо и пусто. «Ну и что мне тут делать? – спросило себя Легчайшее Пока. – Похоже, я так и не найду того, кому послано… Стоило бороться с ветром и темнотой, чтобы оказаться здесь в полном одиночестве!»

Легчайшее Пока полетало над нижней палубой и поднялось на пролёт выше – верхняя палуба тоже была пуста. «Так я и знало! – усмехнулось Легчайшее Пока. – Никто тут не ждёт меня. Да и какая во мне ценность? «Пока» говорят тогда, когда прощаются на час… На то оно и легчайшее!»

И в эту минуту откуда-то с неба упал на верхнюю палубу совсем маленький вздох. Легчайшее Пока закинуло голову и не поверило своим глазам: на верхушке самой высокой из мачт примостился юнга. В руках его был бинокль, прижатый к глазам, – и стёкла бинокля были направлены к берегу.

А на берегу, небрежно облокотясь на перила, так и стояла крохотная фигурка – и, кажется, собиралась стоять дальше: всё то время, пока корабль в пути, и до тех пор, пока он не вернётся назад.

Тогда Легчайшее Пока поднялось к верхушке мачты и совсем осторожно опустилось на плечо юнги, смотрящего в бинокль. Он даже почти не почувствовал прикосновения птички из породы «Пока!».

Сердечко, вырезанное из картона

Когда Сердечко вырезали из картона, оно ужасно обрадовалось: одно дело быть нарисованным и совсем другое – вырезанным! Хотя, конечно, послушать некоторых нарисованных – так они чуть ли не живее всех живых… только это враньё: в лучшем случае эти нарисованные – как живые, то есть очень похожи на живых. Однако быть живым и быть похожим на живого совершенно не одно и то же! Живой куда хочет, туда и идёт, а похожий на живого остаётся там, где оставили.

Но, значит, если тебя вырезали, ты точно живой, потому что можешь идти куда хочешь. Ты теперь сам по себе, а картон, из которого ты вырезан, – сам по себе: между вами больше нет ничего общего. Вас даже обратно уже не соединить!

Вот Сердечко-Вырезанное-из-Картона и собралось отправиться… только куда?