От сокровищ моих

А потом начался плач и стон. Множество людей лишилось средств к существованию, потоки беженцев из бывших республик СССР наводнили Россию, невиданным цветом распустились преступность и наркомания. Даже на деревенских приходах хоронили множество убиенных – жертв криминальных нападений и разборок, а две чеченские войны неимоверно увеличили эту кровавую жатву. Отец Павел с ужасом слушал рассказы русских и не только русских беженцев о насилии, предательстве, несправедливости и садистской жестокости в бывших республиках СССР. Бывая на кладбищах, частенько созерцал свежие могилы, скрывшие останки совсем молодых людей, погибших в бесчисленных кровавых столкновениях. Он сознавал, что страдают все жители прежней страны, кроме тех немногих, конечно, кто присвоил себе право распоряжаться общественным достоянием или, вульгарно выражаясь, «присосались к трубе», однако русские страдают в особенности, и среди «присосавшихся» вообще нет ни одного русского человека. Кровь закипала в жилах, хотелось сделать что-то особенное, как то помочь соотечественникам… Но, возможности его были ограничены. Правда, церковь получила свободу. Новая власть вела себя в отношении церкви лояльно и это, в какой-то степени, связывало руки, ибо у всех в памяти твёрдо запечатлелось (я имею ввиду уже послесталинскую эпоху в СССР, когда кровавые гонения прекратились) прежнее отчуждение и скрытая вражда между церковью и государством, когда за каждое слово и несанкционированное деяние приходилось отвечать перед всесильной, дотошной и безжалостной властью. Однако, тогда священник в качестве гонимого, почти страдальца, вызывал сочувствие и жалость народа, всегда у нас в России встающего на сторону притесняемого, а не гонителя. Ныне же такое духовное преимущество утратилось. Когда отец Павел поделился своими мыслями с некоторыми из собратьев, те даже руками замахали: «Ты что? Совсем с ума сошёл! Хочешь вернуться к прежнему? Да сейчас прямо расцвет православия! Неужели не сознаёшь?» «Да какой же расцвет, если сами носители православия пребывают в пренебрежении и участь их жалка?» «Так храмы открываются, церковные книги печатаются! Чего тебе ещё!» «А «дорогие россияне» вымирают» – твердил отец Павел. Вобщем, его не понимали и мало сочувствовали, а между тем, кое у кого даже складывалось впечатление, что церковь заодно с властью и, таким образом, разделяет ответственность за происходящее в стране вместе с этой властью – совершенная нелепость, которая могла родиться лишь в головах у тех, кто не знаком ни с учением церкви, ни с её историей. Наш же батюшка уклонялся от похвал демократам. Впрочем, по незаметности его иерархического положения и занимаемой должности (кто такой настоятель маленького деревенского храма!) ему не приходилось петь дифирамбы либералам. Он, однако, не считал себя и совершенно бессильным против разливавшегося зла и скрытого геноцида русского населения. Отец Павел произносил смелые проповеди, направленные против тех деяний власти, которые считал вредными: «Не по-евангельски это, братья и сестры…», а также молился за народ и помогал материально нуждающимся, насколько это было в его силах – то есть, образно говоря, зажигал свою личную маленькую свечку, чтобы хоть как-то разогнать общую тьму.

3

Особую тревогу у священника вызывала наркомания. Это страшное явление было мало известно у нас в советскую эпоху, хотя поголовное пьянство служило прелюдией к нему, так что наркомания в постсоветский период не случайность, а закономерность. Батюшка всегда с негодованием отвергал расхожее обвинение в адрес царской власти, якобы спаивавшей народ. «Вот при царе то» – говаривал он, – «с пьянсвом усиленно боролись: и общества трезвости имелись, и сухой закон объявлен в 1914 году, а большевики его отменили, а когда мужика оторвали от земли, он и запил по-настоящему, предки его никогда так не поступали!» Нельзя сказать, чтобы коммунисты совершенно игнорировали народное пьянство. Борьба с этим явлением велась, но, как известно, принимала нелепые и недальновидные формы, когда при Горбачёве уничтожались элитные столетние виноградники, а люди травились суррогатами и разного рода спиртосодержащей химией, вплоть до жидкости для очистки стёкол. При либералах всякая борьба с народным питием заглохла и народ спивался ударными темпами, в несколько раз быстрее, чем 20–30 лет назад.