В Брауншвайге нас застало известие о смерти президента Германии генерала-фельдмаршала фон Гинденбурга. Для нас это был величайший командир, великий старик. Каждый его поступок отличало неподражаемое достоинство. Его краткие критические замечания, касавшиеся военных учений, попали в самую точку. Появившиеся тогда враждебные брошюры Людендорфа, который определенно был великим стратегом, были бестактны и нарушали военную дисциплину. Кто решит, в конце концов, что важнее: вынесенная командиром исчерпывающая и правдивая оценка сложившегося положения или принятие главнокомандующим решения и его исполнение, часто вопреки интересам подчиненного. Мы преклонялись перед Гинденбургом за его веру в Бога, за то, что он исполнил свой долг, оставшись верен конституционной присяге. Мы сожалели о происках закулисных деятелей, которые его окружали и намеревались использовать в своих целях, после того как его искренние призывы к единству не нашли никакого отклика. В Брауншвайге мы были одеты в гражданское, поскольку создание люфтваффе все еще ото всех скрывалось. Все произошло очень быстро, когда несколько часов спустя после получения известия мы были приведены к аморфной присяге «фюреру и рейхсканцлеру» начальником гарнизона. Почему мы не должны были подчиняться нашему военному министру, который пользовался доверием вермахта?
На мой отпуск пришелся послеродовой период моей жены, и я был не нужен дома. Три недели я провел в разъездах по Эстонии и Финляндии. Знакомство с нетребовательными, суровыми и свободолюбивыми людьми, жившими на природе, среди лесов и тысяч озер, расширило мой кругозор и познакомило с чужими обычаями.
В штормовую ночь на Балтике при переходе из Хельсинки в Штеттин[68]
, возвращаясь домой, я, еще не зная об этом, был произведен в майоры. На приказе стояла подпись Адольфа Гитлера. Из моих 40 лет 23 года я был на военной службе, и каждые 8 лет меня повышали в звании – до обер-лейтенанта и затем капитана. Осенью 1935 г. в Военной академии произошли значительные изменения в персональном составе. Начальником стал генерал от инфантерии Либманн, до этого он был командующим 5-м военным округом. Полковник Шмидт получил 13-й пехотный полк в Штутгарте. Вместе с ними сменились многие преподаватели тактики. Учителями военной истории стали уволенные в отставку старшие офицеры, такие как полковник Рудольф фон Ксиландер и генерал-лейтенант Метц. Генерала Адама, теперь начальника Генштаба, сменил генерал Бек. Либманн ясно заявил во время нашей встречи с ним, что результаты обучения в академии недостаточны. Штабных офицеров не следует учить принятию решений, необходимо, чтобы в будущей своей работе они могли правильно составлять приказы. При этом они не должны придумывать себе задачи и руководить штабными учениями, для этого есть учителя. 25 лет назад, когда он посещал старую Военную академию, о таких глупостях не было и речи. Он не мог понять, почему надо действовать по-другому, чем тогда. Преподаватели тактики жаловались на новую работу, но принимали во внимание новую, а точнее говоря, старую постановку задач. Либманн был доброжелателен и вел себя по-рыцарски. Но, возможно, разница в возрасте между преподавателями и учащимися была слишком велика, чтобы он мог восстановить с ними живой контакт, бывший у его предшественников. Он получил обычную служебную квартиру генерала-командира на вилле в Далеме. Мы были приглашены на новоселье. Собрание в прихожей продолжалось длительное время. Затем пришло известие о неприятном происшествии. В ярко освещенном помещении был поставлен роскошный буфет. Возвышались горки своего фамильного серебра и унаследованного от родственников. В эту часть дома забрался вор и украл серебряные тарелки и отдельные серебряные приборы.Фокстерьер, который яростно облаивал каждого посетителя, на этот раз даже не шевельнулся, и никто из присутствующих не заметил вора. Пришлось удовольствоваться простой жестяной посудой из ближайшей пивной.