От солнца к солнцу

А вот череп морской коровы! Нет, это не снимок. Настоящий «живой» череп! Трудно переоценить эту находку Марако-ва. Морская корова, из отряда сирен, водившаяся в прошлом стадами возле Командор, подробно описанная Стеллером и оказавшаяся, к несчастью своему, не менее съедобной, чем корова земная, была начисто истреблена промысловиками. От нее и костей не осталось. И вдруг Мараков обнаружил в прибрежных скалах череп морской коровы! Этому экспонату обрадуется любой зоологический музей.

Со вторым провожатым мы не были знакомы, но я слышал о нем. Алексей Степанович Яковлев — мастер котикового промысла. Промысел этот состоит из двух этапов: отгона и забоя. И какой из них легче, трудно сказать. Оба сложные. Сначала зверь не хочет, чтобы его гнали куда-то от берега, всячески сопротивляется этому. И тут может справиться лишь плотная цепь опытных загонщиков, которые с длинными палками-дрыгалками в руках неотвратимо наступают на холостяков, отжимая их все дальше и дальше от моря. А потом загнанный на забойную площадку зверь пробует увернуться от тех же дрыгалок, которыми его глушат по голове, точнее, по носу. Способ довольно примитивный. Но только так можно уберечь от повреждений драгоценную шкуру котика, которую будут затем очищать ножами от жира, вымачивать, солить и укладывать вместе с другими шкурами в бочки для отправки в Ленинград на меховую фабрику… Вот всей этой операцией и руководит Яковлев. Он алеут, бывший в двадцатых годах первым комсомольцем на Командорах. Уезжал на материк. «Целый год, — говорит, — зимовал в Москве, учился на зоотехнических курсах». Он немолод. «Вчера еще было восемнадцать, а сегодня, глядишь, пятьдесят четыре». Но моложав, быстр, ловок в движениях. Говорит тоже быстро-быстро.

— Ох, и холостячков же нынче привалило! Вон они там, за вышкой. Завтра подойдут люди из совхоза, и погоним зверя на забой.

У него, у Яковлева, все уже приготовлено к промыслу: палки-дрыгалки, ножи, соль, бочки.

Снова в шлюпку.

— Пойдем к семейным, — приглашает Мараков. — Холостяков нельзя тревожить перед отгоном.

Что ж, к семейным так к семейным. Они должны быть гостеприимней.

Прихватив на всякий случай дрыгалку, Яковлев показывает рулевому, куда править: к широкому скалистому выступу берега. Там полно огромных бурых тел, похожих на заросшие мхом валуны, но двигающихся, перекатывающихся с боку на бок. Ветер с моря принес к берегу беспокоящие зверей запахи, звуки весельных ударов по воде. И мы слышим, как тревожно ревут секачи, как вторят им, жалобно поблеивая, их подруги.

Высаживаемся. Прячемся за скалу. Нас много, и всем нам нельзя на лежбище. Только Мараков и Яковлев, прихватив с собой фотокорреспондента, приближаются к зверям.

Маракова здесь хорошо знают, он часто навещает семейных. А маленьким он просто первый друг. Малыши все перебывали у него на руках. Сергей Владимирович осуществляет на этом лежбище, если хотите, функции загса. В отношении малышей, конечно. Он регистрирует каждого родившегося котика, прикрепляя ему под передними ластами металлическую бирочку. На бирке слово «Moscow». Так что котик, знайте, не бездомен, у него есть кров, над ним есть опека, и его могут защитить… Яковлев у семейных бывает реже, ему подведомственны холостяки. Ну, а фотограф вовсе лицо тут незнакомое.

И вот уже заковыляли к воде затесавшиеся к котикам громадины сивучи, рыжие морские львы; у них одна лишь кличка львиная, а на деле-то не из таких уж храбрецов. Воспользовавшись моментом, покидают благоверных хитренькие самочки, стараясь ускользнуть, незаметно скатиться в воду. А секачи рычат, хватают изменниц, загораживают путь, бьют ластами. Но и покинутые близкими, они остаются все же на посту, в воду не идут. Вот, забравшись на камень, как на крепостную стену, стонет, рычит от ревности, от злости бывалый, весь еще в незаживших ранах секач. Ревет на всю округу, взывая к совести бросивших его подруг, которые беспечно кувыркаются в море.

Подошел Мараков, заговорил нежно:

— Эх, дурачок ты, дурачок! Ну чего страдаешь? Вернутся! Куда им деваться-то?

И секач вроде бы начал затихать. Но вдруг снова свирепо зарычал и, сверкнув клыками, кинулся в сторону. На кого же? На фотокорреспондента, которого счел, видимо, главным виновником всех своих бед и печалей. И только стремительная палка, вовремя взметнувшаяся в руках Яковлева, сохранила моего друга для фотоискусства.

Нет, хозяева явно не рады гостям. Не пора ли восвояси? Тем более что над кораблем взлетает ракета. Это сигнал к возвращению.

На спуске к морю увидели куличка, крохотную серую птаху, залетевшую сюда из-за океана. Прыгает с камешка на камешек, бесстрашно пробираясь между гигантскими звериными тушами, застилающими от нее небо. А вон даже вспорхнула на спину вылезшего из воды сивуча и клюнула его в загривок, обнаружив там для себя какую-то пищу. Мне запомнилась эта храбрая птичка-невеличка. Я знаю, ее легко вычеркнуть из текста. Она, так сказать, не работает на сюжет. Но мне очень хочется, чтобы она все-таки осталась, эта птичка, в самом конце моего рассказа о дальних островах…