— Правда, — подтвердила Шейла. — Я слыхала, что в Полинезии ведутся работы по восстановлению поголовья головоногих на корм кашалотам…
— Это то, что нам нужно, — обрадовался Женя. Глаза его загорелись. — Как ты думаешь, Шейла?
— Пожалуй. Пока нас не подключили к фабрике-кухне, это было бы очень недурно. А то ты в последнее время одними бутербродами питаешься.[62]
— Ужасно кушать хочется, — жалобно сообщила Шейла. — Давай распакуем и попробуем…
— Ну уж нет, — решительно возразил Женя. — А зарядка? А душ?
— Ты нарочно оттягиваешь удовольствие, — заявила Шейла. — Ты — гурман несчастный.
— Для спасенья ваших душ принимайте ионный душ, — продекламировал Славин и потащил Шейлу делать зарядку.
— Конечно. Проста и неприхотлива в обращении. Четыре кнопки — это первое блюдо, второе, третье…
— Четвертое, — добавил Женя. Он кончил набирать шифры и нежно обнял машину. — Милая, спасительница ты наша!
— Да, наверное, четвертое. Чай, например. А если будешь обниматься с машиной, я оболью тебя кислотой. Дезоксирибонуклеиновой. Так, кажется, поступали ревнивые женщины в твоих романах?
— Вот, — сказал он с грустью, — пожил здесь всего неделю…
Званцев переминался с ноги на ногу. Видимо, ему было не понятно, что переживает экс-штурман.
— Поедем, — махнул рукой Кондратьев. — До свиданья, Леонид Андреевич. Спасибо вам за ласку.
Горбовский уже устраивался на кушетке.
— До свидания, Сергей Иванович, — отозвался он. — Мы еще много раз увидимся.
Кондратьев затворил за собой дверь и вслед за Званцевым вышел в сад. Они пошли рядом по песчаной дорожке.
— Николай Евсеевич, — сказал Кондратьев. — Почему вы так заинтересовались моей скромной персоной? Вы обо всех здесь так заботитесь?
— Нет, — просто ответил Званцев. — О других заботиться не надо. Они хозяева. А вы пока гость. А почему именно мы… Видите ли, Сергей Иванович, и я, и Леня Горбовский в свое время были весьма тяжелыми пациентами у врача Протоса. Он нас, как видите, спас. И он наш друг на всю жизнь. И он попросил помочь вам.
— Ага, — сказал Кондратьев. Он остановился. — Вот что, Николай Евсеевич, — произнес он решительно. — Мы сию минуту едем к врачу Протосу. А Жене Славину я позвоню с дороги.
Гибкий черноволосый японец вскочил со скамьи и стремительно прошелся по комнате.