От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»

Но Лаборатория Программирования не остановилась на этом. Легко видеть, что было бы чрезвычайно невыгодно применять УРМа на таких работах, как рытье каналов, строительство и тому подобное. С самого начала УРМ был предназначен для работы в условиях, где присутствие человека-надзирателя невозможно физически. Например, в океане на больших глубинах, на других планетах. Но вся беда в том, что и составитель программы не может предсказать точно, какие условия будут окружать машину в подобных случаях, и, следовательно, не может задать УРМу реакции на эти условия. Тогда Стремберг предпринял попытку создать самопрограммирующуюся машину. Анализатору была задана новая готовая рефлекторная цепь, сущность которой сводится к тому, чтобы побуждать УРМа самостоятельно заполнять пустующие ячейки памяти. Следует помнить, что таких ячеек у УРМа десятки миллионов. И результат получился совершенно неожиданный. Новый готовый рефлекс оказался источником возникновения десятков новых, не предусмотренных программистами рефлексов. Эти самопроизвольные рефлекторные дуги, или спонтанные рефлексы, как окрестил их Стремберг, направили деятельность «мозга» УРМа в совершенно новом направлении. Пока «мозг» управляется готовыми рефлексами, которые вложены программистом, можно предсказать все действия УРМа в любой обстановке. Но с появлением спонтанных рефлексов УРМ выходит из повиновения и начинает «вести себя». Так случилось и в памятный зимний вечер, когда УРМ вырвался из своего подвала и разрушил трансформатор.

Приходится признать, что, по крайней мере в настоящее время, наделять машину способностью программировать свои действия не представляется возможным. С таким же успехом можно было бы позволить железнодорожным составам выбирать время и путь следования по своему усмотрению. Для уточнения программы действий универсальной рабочей машины в условиях, не предусмотренных программистом, пока приходится идти по более медленному, но зато гораздо более верному пути: оттачивание анализаторских способностей «мозга», дальнейшее усовершенствование рецепторной системы и… ликвидация самой возможности возникновения спонтанного рефлекса.

Более близкий к опубликованному варианту черновик рассказа не полностью, но сохранился на оборотах черновика ПНВС. Пискунов там еще имеет фамилию Стремберг, Рябкин — Шустов. Реакции УРМа там еще описаны более человеческими: «Он был поражен. <…> Он испытал то смутное чувство, которое человек называет „ощущением нереальности окружающего“. Урм не любил смутных ощущений…» Погоня за УРМом в черновике описана более подробно, более эмоционально и со всяческими нюансами. К примеру:

Последние слова Николай Петрович выкрикнул уже на бегу. Шустов кинулся вслед за ним, но споткнулся и с минуту барахтался в сугробе, ругательски ругая проклятую пургу, свинячьего Урма и вообще всех, причастных к происшествию.

<…>

— Бежать туда всем вместе, найти его и… ну, и схватить.

— Схватить! — Стремберг взорвался. — Схватить! За что прикажете? За штаны? Полтонны весу, живая сила удара кулака — триста кило… Чушь какая!

<…>

Глаза их привыкли к кромешному мраку, и они увидели низкое мглистое небо и белесое свечение сугробов под ногами. Несколько раз они валились в какие-то ямы, срывались с невысоких обрывов. Наконец Стремберг остановился и, тяжело дыша, сел прямо в снег.

<…>

Костенко присел рядом на корточки и стал отдирать ледяную корку с усов и бороды. Корка не отдиралась, и он тоненько повизгивал от боли.

<…>

— Побежали? — предложил Костенко.

— По… погодите… Передохнем… немного…

Стремберг снова сел в сугроб, не выпуская руки Костенко, шумно, со свистом дыша, потом наклонился, схватил горстью снег и сунул в рот.

— Понимаете… у меня легкие… обожжены. Не могу… бегать.

Он снова зачерпнул снега и приложил к лицу.

— Простудитесь, — нерешительно сказал Костенко.

<…>

Горячая металлическая поверхность толкнула Костенко в лицо, и он кувырком покатился в сугроб.

<…>

— Ну что ты, дорогой, успокойся! — бормотал Шустов, гладя его взъерошенные заиндевевшие волосы.

— Эх, я же говорил вам… — мрачно сказал Рябкин, но Николай Петрович оборвал его.

— Говорил, говорил, — крикнул он. — Молчи ты, ионная трубка… Стремберг, дружище, неужели ты не понимаешь? Ведь это же победа! Неожиданная и громадная победа!

Все с изумлением уставились на него, а он пританцовывал от возбуждения и хлопал себя по бокам.

— Победа! Ну что вы глаза вытаращили? Разве вы не видели? Ведь это сознательное неповиновение! Сознательное, понимаете?

Стремберг выпрямился.

— Погоди… О дьявол, я ничего не соображаю.