От святого до горемыки

…Побелел, стал совсем седым Байкал. Вода, как в котле, кипит, бурлит, пенится. И кидает как щепку лодку-душегубку. На носовой шакше стоит на коленях вчерашний старый бурят и молится своему бурхану и шаманским божкам — «хозяевам» тайги и моря. Просит святых небожителей, чтоб его, старого обманщика, за неверное предсказание утопили они, а остальных рыбаков оставили в живых.

Но никто не услышал слезных молитв старого рыбака. Подошла громадная, высотою с Бараг-хан-улу, волна и вмиг опрокинула лодку.

Теперь плывет черная лодка кверху дном, и никого не видать — все утонули.

Но вот у самой кормы лодки вынырнул и замелькал беленький платочек, показалась женская головка.

«Да это же Токта-таха!» — узнал Мишка, и у него бешено заколотилось и загорелось сердце.

Вот она ухватилась ручонками за водорез лодки и поползла вверх. Добралась до скользкого днища и прилипла всем телом.

— Держись, Токта-таха! Я сейчас подплыву! Держись, милая!

Мишка рванулся вперед, вскочил и больно стукнулся о перекладину палатки.

— Фу, черт! — потер ушибленный лоб и выполз наружу.

Мишку встретило хмурое, неприветливое утро. Хотя дождя и не было, но темно-пепельные тучи низко нависли над морем и тайгой. По морю перекатывались пологие волны. «Култук» хотя и ослаб, но все еще продолжал путь.

На соседнем таборе ольхонцы свернули брезентовые палатки и вместе с остальным нехитрым скарбом сложили в баркас.

Вокруг догоравшего костра собрались пожилые рыбаки и молча допивали чай, а молодежь уже сидела в лодке за веслами.

«С ума спятили, в такое ненастье пускаются через море!» — подумал парень и пошел к соседям.

«Вон в голубеньком платочке сидит Токта-таха», — чуть заныло сердце, просясь к ней в лодку.

— Амар сайн, дяденьки!

Загорелые темно-бронзовые лица невозмутимо суровы. Каждый думает о чем-то своем.

В ответ на Мишкино приветствие едва заметно мотнул головой только самый молодой из них.

«Ух, гордые!.. Даже не здороваются!» — сразу же замелькали обидные мысли.

Рыбаки закончили чаепитие и так же молча закурили. Вчерашний старик синоптик поднялся на ноги, огляделся кругом, одобрительно закивал головой и что-то зашептал.

«Снова шаманит… Неужели он знает, что ветер вот-вот стихнет и разнесет эти плотные тучи?.. Эх, черт! Хотя бы на денек задержались… Мы бы с Токта-тахой еще бы повстречались…»

Мишка украдкой смотрит на баркас, который метрах в двадцати от берега мерно покачивается на волнах. У самой мачты сидят три женщины.

Разговаривая, они нет-нет да взглянут на берег и примутся хохотать.

«Не надо мной ли? — подумал Мишка. — И Токта-таха смеется… А почему бы ей не посмеяться?..»

Старик что-то сказал своим товарищам, и они забрали котлы и чашки, пошли к маленькой лодке-«хариузовке».

Вот враз поднялись упругие весла, опустились, вспенили воду и взмыли, как чайки, вверх. И пошло, и пошло! Приятно смотреть, как легко и непринужденно гребут рыбаки Байкала… Упругие, четкие гребки… Эх, мастера!

— Мэндэ! Токта-таха! — крикнул огорченный Мишка.

«Проспал, черт… даже не попрощались… Эх, засоня», — ругает себя парень.

«Она даже не помахала мне… Или обиделась… или постеснялась при стариках. Наверное, постеснялась», — успокаивал себя Мишка.

А «култук» тем временем совсем стих, замер. Чайки весело кричат, взмывают вверх и оттуда стремительно падают вниз, ныряют за добычей.

Вон где-то на середине моря, что ли, показался яркий пучок солнечных лучей.

— Ой, до чего же хорошо старый знает про погоду!.. Чародей! — восхищается Мишка.

Наконец рыбаки дождались своего «Красного помора».

— Что же ты так долго?! — сердито и радостно спросил Стрельцов у председателя.

— «Болиндер» загнулся, ремонтировали. А-а, старье, — досадно махнул Алексей Алганаич. — Ну, как живете-то здесь… Все здоровы?

— Бочек сколько привез? — вместо ответа спросил Петр.

— Ты спроси, как живет Вера, что и как там с матерью… А то сразу же бочки ему подавай. Насчет бочек не обрадую.

— Вот это уж плохо. Я взял бочки на Покойниках на время, до вашего прихода. Обещал вернуть…

— Ладно, поморы еще из веры не вышли, сделаем, что надо. Рыбу сдайте им же на Покойники, и они спишут бочки. Только не растеряйте приемные квитанции.

— Как так им сдавать? Ты сдурел! — воскликнул Стрельцов. — Мы же из другого района.

Батыев рассмеялся:

— Я договорился… Ведь трест-то у нас один.

— Не-е знаю, Лексей Алганаич! Как бы не попасть нам впросак. А то мучаемся, где не доспим, где не доедим… руки в кровь «спустили»…

— Не бойся, Петя, сдавай рыбу на Покойники. Я отвечаю за свои слова.

— Ну, хорошо! Только напиши бумагу, чтоб потом мне перед колхозниками не моргать.

— Вот какой недоверчивый! Ладно, напишу распоряжение, — уже сердито сказал председатель.

— Ты, Лексей Алганаич, не серчай, дело-то артельное.

— Чудак-человек, за что же на тебя сердиться-то. По-своему ты прав, Батыева слова в карман не положишь.

— Ну и ладно. — Петр добродушно улыбнулся.

— Значит, вопрос разрешили, а теперь, чертенята, пляшите! — председатель раскрыл полевую сумку и хлопнул по ней смуглой рукой. — Письма от жен и невест! Уж дороже-то что может быть!

Первым сделал лихой перепляс бригадир и выхватил письмо.