От царской Скифии к Святой Руси

Для понимания отношения христиан к воинскому долгу как особому церковному послушанию приведем и еще одно интересное свидетельство, процитировав того же автора: «Вспоминая девиз Крестовых походов «Так хочет Бог» (Deus vult!), в памяти возникает один примечательный эпизод из Ветхого Завета. Когда евреи отлили себе идола — золотого тельца — и стали ему поклоняться как Богу, Моисей, уничтожив тельца, стал «в воротах стана и сказал: кто Господень, — ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И сказал он им: так говорит Господь, Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трех тысяч человек. Ибо Моисей сказал: сегодня посвятите руки ваши Господу...» (Исх. XXII, 1—29). Этот эпизод с Моисеевым мечом свидетельствует о том, что убиение людей может не являться грехом, если совершается по слову Божию.

И пусть для современного гуманистического сознания это место из Священного Писания покажется страшным, для средневекового человека пламенной веры не могло быть ничего превыше воли Господа. Все остальные ценности, на которые мы в своем неоязыческом отуплении молимся, для него носили относительный, подчиненный требованиям веры характер. Крест в сердце, меч в руке — с этим благородное сословие жило и с этим уходило в могилу, до конца исполняя свой долг крестоносных меченосцев.

Уже в XX веке замечательный русский мыслитель И. А. Ильин отчеканил это мировоззрение в этико-религиозный постулат: «Поднявший меч за веру и правду не праведен, но прав». Меч связал воедино древнюю языческую европейскую духовную традицию и христианство. Оружие, освященное авторитетом Церкви, стало служить святому делу защиты верующих. И война продолжала и после принятия народами христианства мыслиться как психомахия.

Но оставим Европу и вернемся в родное Отечество. Попробуем отыскать истоки сакрализации оружия в русской традиции. История загадочного меча «Меринга» позволит нам проследить корни становления воинского священного сословия в Древней Руси и убедиться в древности традиции почитания меча у восточных славян. Обратимся к скандинавским преданиям. Скандинавская «Сага о Бьерне», некоем исландце, побывавшем на Руси у конунга Вальдимара около 1008—1010 годов, описывает реальные и мифические подвиги на Руси этого викинга. Записана была сага в начале XIII столетия, хотя сложилась намного раньше. Нам она интересна тем, что дает интереснейшую информацию о высочайшем социальном статусе самого понятия «Витязь» на Руси при Владимире Святом.

Сага повествует: «Говорят, что, когда Бьерн был в Гардарики у Вальдимара конунга, случилось, что в страну ту пришла неодолимая рать, и был во главе ее витязь тот, который звался Кальдимар, рослый и сильный, близкий родич конунга, величайший воин, умелый в борьбе и очень смелый; и говорили о них, что они имеют одинаковое право на княжество, Вальдимар конунг и витязь; тот потому не получил то княжество, что он был моложе, а потому он занимался набегами, чтобы добыть себе славу, и не было другого воина, такого же знаменитого, как он, в то время на Востоке».

О ком идет речь в саге, сказать сложно. Само слово «родич» использовалось скальдами, когда точная степень родства им не была известна. Был ли Кальдимар действительно родичем Владимира Красное Солнце, или это плод фантазии скальда, а вернее, самого Бьерна, остается загадкой. Но для нашего повествования сейчас важнее оценить статус витязя в Древней Руси. Вальдимар послал людей с предложением мира к своему сородичу. .