И убил его.
Я снова уселся в кресло и стал ждать.
Примерно десять минут я сидел в автобусе с трупом.
Мне очень захотелось спать. «Может быть, лучше сдаться полиции после того, как высплюсь?» — подумал я.
И написал еще одну записку с оправданием содеянного, поставил под текстом инициалы и сунул ее водителю в карман.
Выйдя из автобуса, я свернул на другую улицу, затем еще одну, нанял там такси, которое доставило меня к дому, где располагалась моя холостяцкая квартира.
Заснул я довольно быстро и крепко и, возможно, видел сны. Но это были определенно приятные и невинные сны. Примерно в девять утра я проснулся.
Приняв душ и плотно позавтракав, я одел мой лучший костюм, чтобы явиться в нем в полицию. Но тут вспомнил, что не внес месячную плату за пользование телефоном. Я выписал чек, положил его в конверт, адресовав письмо компании.
Оказалось, что у меня нет почтовой марки. Я решил купить ее и отправить письмо по пути в полицию.
Я почти подошел к полицейскому участку, когда вновь вспомнил о марке. Я остановился и вошел в аптекарскую лавку, что располагалась на углу. Я никогда не был в ней раньше.
Владелец лавки в жилетке, но без пиджака, сидел у аппарата, разливающего газированную воду, и читал газёту. Продавец делал записи в журнале предварительных заказов.
Не взглянув на меня и не отрывая глаз от газеты, владелец сказал продавцу:
— Полиция обнаружила на записках отпечатки пальцев. У них есть образцы его почерка и инициалы. Что еще надо, чтобы поймать убийцу?
Продавец пожал плечами.
— Какой смысл в отпечатках, если их нет в картотеке? То же относится и к почерку. Полицейским не с чем сравнить его. А сколько людей в городе имеют инициалы Л.Т.?
Продавец закрыл журнал и добавил:
— Мне пора. Я вернусь из отпуска через неделю.
С этими словами он надел шляпу и вышел из лавки.
Владелец продолжал читать газету.
Я осторожно прокашлялся.
Он еще минуту дочитывал статью и затем поднял на меня глаза.
— Что надо?
— Я хотел бы купить марку за четыре цента. Пожалуйста.
На его лице появилось такое выражение, словно я влепил ему пощечину. Он злобно смотрел на меня секунд двадцать. Затем сполз со стула и медленно протащился к дальнему углу помещения. Я хотел было последовать за ним. Но мое внимание привлекли курительные трубки, лежавшие под стеклом на прилавке.
Владелец стоял в дальнем углу, опершись одной рукой на бедро и держал презрительно в другой марку.
— Неужели вы думаете, что я еще должен вам принести ее? — проворчал он.
И вдруг я вспомнил худенького шестилетнего мальчика, у которого было всего пять центов. Всего пять. И это было во времена, когда за них можно было купить леденец. Или другую дешевую конфету. Я вспомнил себя в детстве.
Мальчик был поражен разнообразием конфет — их лежало более пятидесяти, и его ум занимали приятные мысли о наилучшем выборе! Что купить? Раковую шейку? Ириску? Тянучку? Но, разумеется, не леденец из вишневого сока. Мальчик не любил леденцы.
Внезапно он почувствовал присутствие владельца кондитерской. Тот стоял за прилавком, нетерпеливо постукивая ногой. В глазах владельца поблескивало раздражение, нет, нечто более, чем раздражение. Злоба.
— Ты намерен торчать здесь целый день? — заорал он на мальчика.
Будучи очень чувствительным, мальчик отшатнулся, словно от удара. Его драгоценные пять центов превратились в ничто. Взрослый человек презирал его. Он презирал также и его пять центов.
Не глядя, мальчик ткнул пальцем наугад.
— Мне вот это.
Он отдал свои пять центов.
Когда мальчик вышел из кондитерской, он обнаружил, что держит в руке нелюбимый леденец из вишневого сока.
Но это уже не имело значения. Что бы он ни купил, он не стал бы это есть. Он бросил леденец на тротуар.
И вот теперь я смотрел на другого владельца и на почтовую марку стоимостью четыре цента и видел откровенную ненависть ко всякому, кто прямо не способствует выгоде этого человека. Я не сомневался, что он не посмел бы нахмуриться, если бы я изъявил желание купить одну из дорогих курительных трубок.
Итак, я думал о почтовой марке и о леденце из вишневого сока, который выбросил много лет назад.
Я направился в дальний угол, туда, где он все еще стоял, и достал револьвер из моего кармана.
— Сколько вам лет? — спросил я его.
Когда он умер, я не стал ждать, что кто-нибудь придет. Ведь в данном случае я убил в отместку за проявление грубости по отношению ко мне. По обыкновению написал записку. Мне захотелось что-нибудь выпить.
Я прошел дальше по улице шагов пятьдесят. Не больше. В небольшом баре я заказал порцию бренди и стакан воды.
Минут через десять послышалось завывание полицейской сирены. Мимо проехала машина с детективами.
Бармен выглянул в окно.
— Что-то случилось на нашей улице, — сказал он, надевая пиджак. — Пойду посмотрю, в чем там дело. Если кто-нибудь зайдет, скажите, что скоро вернусь.
Он пододвинул ко мне бутылку.
— Наливайте себе сами. Но потом не забудьте, сколько рюмок вы выпили.
Я тихонечко потягивал бренди. Мимо проехала еще одна полицейская машина и медицинский фургон.
Бармен вернулся минут через пятнадцать. Вслед за ним вошел посетитель.