От «Варяга» до истории учебника

Русская эскадра, вице-адмирала Андрея Августовича Эбергарда, шла курсом на ост со скоростью 14 узлов. Эскадренные броненосцы: "Евстафий", "Иоанн Златоуст", "Пантелеймон", "Три святителя", стройной кильватерной колонной патрулировали море и искали встречи с неприятелем. Адмирал вывел эскадру в море с целью препятствовать действиям именно «Кенига», так как разведка уже доложила о его прибытии и выходе в Черное море.

Третий залп «Кенига» настиг флагманский «Евстафий». Сразу два снаряда дубль попаданием, попали в броненосец гордо шедший, под Андреевским флагом. Первый германский снаряд хоть и упал с недолетом, но прошил толщу воды в пять метров толщиной и ударил в корпус, в аккурат под носовой башней главного калибра. Он образовал подводную пробоину. Жизнь корабля висела на волоске, причем грозили сразу две напасти, вода и взрыв боезапаса главного калибра. Сцилла и Харибда. Второй снаряд ударил в корму, под каюту капитана, там, где борт прикрывался лишь тонкой броней, для противостояния фугасным снарядам в 2-дюйма толщиной. Честно взорвавшись, снаряд вызвал пожар и уничтожил все что мог. Неприятным сюрпризом оказалось для Сушона и радостью для вице-адмирала, в роли главнокомандующего всем Черноморским флотом Бурлакова, что первый русский залп прямым попаданием угодил в германца! Причем первый снаряд точно угодил в первую башню главного калибра. Броня «Кенига» выдержала, что не скажешь о контуженых артиллеристах, с кровью из ушей потянувшихся из башни в травмопункт. Второй снаряд попал в небронированную часть кормы под палубу, и тоже натворил там дел.

«Русские ответили честно. Два на два, — германский капитан проговаривал первому помощнику каждое слово, — легким бой быть не собирался. Мы как тяжеловооруженный тевтонский рыцарь против четырех средне вооружённых татар, лет двести назад, когда Петр I, завоёвывал вновь свою родину…

Весь рассказ приводить не буду, отрывок позволяет составить представление о содержании, противостоянии снаряда и брони, на фоне исторических фактов. Офицеры и матросы разных стран рассказывают о себе, кораблях, попаданиях. Ситуация меняется в зависимости от причинённых сторонами повреждений.

Приведу отзывы читателей, на книгу «Курсант-Адмирал», которые диаметрально противоположны:

«Для меня это уже четвертая книга и я не пожалел потраченных денег. Автор редкостный моринист-альтернативщик и еще с техническим уклоном. Живо, интересно, технически и исторически грамотно. жду новую книгу».

Спасибо читателю за отзыв, но он чересчур лестный, я с большой критикой отношусь к себе и своему творчеству. Технические и исторические факты я стараюсь соблюдать, так как придумывать по многим фронтам мне не нравиться. Для примера придумать: мир, окружающий героя, технику, на которой идет бой, противника, экономику и природу с погодой я не могу. Что-то одно, на край два. В последнем рассказе, про «Кёниг», я лишь заменил им «Гебен», все остальное смоделировал. Второй отзыв:

«Не буду читать. Не очень связанные фразы. Описание и лексикон краткие, подростковые: летающие автомобили, ментовские методы управления и т. п. Графоманщина какая-то».

Я уважаю любую корректно высказанную точку зрения. Слог в данном рассказе простой, рубленный, это верно подмечено. О капельке утренней росы стекающей со ствола орудия в предрассветные часы, действительно не сказано. Летающих автомобилей читатель представить через тридцать лет не может, хотя сейчас уже существует множество действующих образцов. Полицейские методы управления, в современном мире, можно разглядеть во многих государствах, я лишь возвел её в абсолют, чтобы показать её уродство и не привлекательность. Упомянул читатель в отзыве и графоманию. Есть такая точка зрения на данный вопрос:

«Болезненное влечение к бесполезному сочинительству, патологическое стремление к созданию претендующих на обнародование текстов — таково общеизвестное определение графомании», — так пишет в рецензии на книгу Ю. Щербининой о графомании Т.А. Фетисова. И продолжает:

«Сами же графоманы называют себя непризнанными, непонятыми, недооцененными, и это позволяет им без стеснения выставлять на публичный суд текст сомнительного качества и рождает у пишущего иллюзию собственной уникальности и презумпции личной правоты. Графомания — это не мания создания формы, а мания навязывания себя другим».