От Вифлеема до Голгофы

187] Позвольте мне констатировать здесь, кратко и сжато, что действитель­но стало известно, когда Христос умер на Кресте. Он пожертвовал аспектом формы и отождествил Себя как Человека с аспектом Жизни Божества. Так Он освободил нас от формальной сторо­ны жизни, религии и материи и продемонстрировал нам возможность пребывания в мире и все же не от мира,[189] возможность существования в качестве Душ, освобожденных от пут и ограничений плоти и находящихся, тем не менее, на земле. В самых глубинах своего бытия человечество измучено смертью. Его утешает только вера в окончательную победу над смертью и в то, что однажды смерти будет положен конец. Мы будем более подробно говорить об этом в следующей главе, а пока можно сказать, что раса настолько проникнута мыслью о смерти, что под­черкивание смерти Христа и снятие акцента с возрождения жизни – для которой эта смерть была лишь прелюдией – оказалось для теологии линией наименьшего сопротивления. Такая практика прекратится, потому что мир сегодня требует живого Христа, а не мертвого Спасителя. Мир требует идеала настолько всеобщего по своему содер­жанию, – включающего время, пространство и жизнь, – чтобы стали ненужными постоянные объяснения и бесконечные попытки создать теологию, подчиненную потребностям глубоко прочувствованной, жизненно важной истины. Мир перерос мысль о гневном Боге, требующем кровавой жертвы. Сегодня разумные люди должны согласиться, что “...современная мысль не расходится с основными христиан­скими идеями; различие лишь касается искупления за злые наклонности. Мы не можем больше принимать ужасную теологиче­скую доктрину, что по некоторой таинственной причине была необходима искупительная жертва. Она оскорбляет либо наше поня­тие о Боге как о всемогущем, либо наше понятие о Нем как о любящем все сущее”.[190] Человечество примет мысль о Боге, который так любил мир, что послал Своего Сына дать нам конечное выражение космической жер­твы и сказать нам, как Он 188] это сделал на Кресте: “Свершилось”.[191] Теперь мы можем “войти в радость Господа”.[192] Люди учатся любить, они будут любить, и любят уже сейчас; они отвергают теологию, превращающую Бога в суровую и жесто­кую силу, действующую в мире и не имеющую себе равных среди людей.

По всем направлениям человеческая жизнь стремится отвергнуть древние догмы, основанные на страхе, и вместо этого смело повернуться лицом к фактам и ответственности, присущим ее духовному праву первородства.

Часть 2 Главы 5.

Когда церковь будет акцентировать живого Христа и при­знает, что все ее формы и церемонии, праздники и ритуалы унас­ледованы из далекой древности, тогда мы увидим появление новой религии, которая будет так же отделена от формы и прошлого, как Царство Божие отделено от материи и телесной природы. Ортодок­сальную религию в целом можно рассматривать как крест, на котором мы распяли Христа; она послужила в качестве стража эпохи и охранителя древних форм, но теперь ей следует начать новую жизнь и пройти через воскресение, чтобы отвечать нуждам современного, глу­боко духовного человечества. Нам говорят, что, “подобно индивидуумам, нации создаются не только тем, что они приобретают, но и тем, от чего отказываются, и это справедливо также для религии в настоящее время”.[193] Её форма должна быть принесена в жертву на Кресте Христа, чтобы она могла воскреснуть в настоящую и истин­ную жизнь, отвечая нуждам людей. Пусть ее темой будет живой Христос, а не умирающий Спаситель. Христос умер. Пусть никто не заблуждается на сей счет. Исторический Христос прошел 189] через врата смерти ради нас. Космический Христос все еще распят на Кресте Материи. Там Он будет пребывать неподвижно, пока последний усталый путник не найдет свою дорогу домой.[194] Пла­нетарный Христос, жизнь четырех царств природы, распят на четырех сторонах планетарного Креста испокон веков. Но завершение этого периода распятия близко. Человечество может сойти с креста, как это сделал Христос, и войти в Царство Бога, живого Духа. Сыны Бога готовы к проявлению. Сегодня как никогда прежде:

“Сей Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Бо­жии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться. Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славою, которая откроется в нас.

Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божьих.

Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея зачаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда, ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?”[195]