От Византии до Орды. История Руси и русского Слова

Общепризнано, что на рубеже VIII–IX веков государственной религией Хазарского каганата стал иудаизм, хотя процесс его утверждения, конечно же, начался раньше. В одной из самых ранних русских работ о хазарах, принадлежащих одному из основоположников отечественного востоковедения В. В. Григорьеву (1816–1881), говорится следующее: «Евреи, притесняемые в Греции (то есть в Византийской империи. — В. К.), удалились к хазарам и, видя простоту этого народа, предложили ему свою веру — и хазары, находя ее лучше собственной, приняли охотно»[246].

К сожалению, это представление, по своей «простоте» близкое декларированной в нем «простоте» хазар, в той или иной форме, но достаточно широко распространено еще и сегодня. Между тем в позднейших исследованиях было со всей убедительностью показано, что в этом рассуждении неверны буквально все его стороны. Во-первых, евреи, определившие резкое изменение самой сути Каганата, пришли не из Византии, а с арабского Востока (хотя позднее появились и эмигранты из Византии); далее, хазары в своем абсолютном большинстве вовсе не принимали иудаизм; наконец, утверждение иудаизма в качестве господствующей религии отнюдь не было «охотным», добровольным, а также и быстро осуществившимся.

Многое здесь вполне доказательно выяснено уже в трактате М. И. Артамонова «История хазар» (1962). Но следует знать, что эта книга испытала очень трудную судьбу. Она была, в своей основе, создана еще в конце 1930-х годов. Однако, как свидетельствует автор позднейшей монографии о хазарах, вышедшей в 1990 году, «фундаментальную работу Артамонова и в 60-е годы опубликовать стало возможным только в Ленинграде, где Артамонов в то время занимал пост директора Эрмитажа, в издательстве которого монография и увидела свет»[247]. Между тем по своему профилю «История хазар» никак не «вписывалась» в программу этого музейного издательства. И едва ли случайно М. И. Артамонов через год после выхода его «Истории» был освобожден от должности директора Эрмитажа и в дальнейшем стал заниматься, в основном, не «опасной» историей древних скифов…

Нельзя не сказать здесь и о судьбе другой книги, также во многом посвященной хазарской проблеме, — трактате ученика М. И. Артамонова (правда, позднее пересмотревшего многие стороны концепции последнего) — Л. Н. Гумилева. Трактат был, в общем и целом, написан еще в 1970-х годах, но смог выйти в свет только в 1989-м[248]. Расскажу об известной мне, как говорится, из первых уст попытке издать часть этой книги в 1980 году. Замечательный русский публицист и гражданин Ю. И. Селезнев (1939–1984) обратился тогда к Л. Н. Гумилеву с предложением опубликовать любую его работу о Хазарском каганате. Л. Н. Гумилев прислал ему рукопись, к которой приложил высокоположительный отзыв одного очень чтимого и влиятельного филолога-академика. Руководящий сотрудник, от которого зависело окончательное решение судьбы рукописи (издавать или не издавать), предложил Ю. И. Селезневу испросить у этого филолога разрешение опубликовать его отзыв в качестве предисловия или послесловия к работе Л. Н. Гумилева; в этом случае работа тут же была бы напечатана. И Ю. И. Селезнев немедля поехал к сему филологу и долго — несколько часов, — но безуспешно уговаривал его согласиться на публикацию его отзыва. В конце концов филолог, так сказать, не выдержал и напомнил Ю. И. Селезневу, что не так давно некий человек напал на него в подъезде его дома и нанес ему тяжкий удар в область сердца, — напомнил и нервно воскликнул: «Вы, что ли, не понимаете различия между письменным и печатным отзывом?! Если мой отзыв будет опубликован, меня попросту убьют!..» и работа Л. Н. Гумилева так и не была тогда опубликована[249].

Со многим из того, что высказано в книге Л. Н. Гумилева «Древняя Русь и Великая степь», я безусловно согласен. Но в то же время я исхожу в своем представлении о Хазарском каганате из существенно иных методологических и источниковедческих оснований. Так, в гумилевской концепции «пассионарности» я вижу яркий, но, скорее, эстетический, или художественный, нежели научный смысл. Или другая сторона дела: Л. Н. Гумилев, на мой взгляд, недостаточно опирается на новейшие археологические открытия.

Однако я не имею в виду намерения полемизировать с Л. Н. Гумилевым; его трактат имеет свою внутреннюю логику и своего рода самооправдание. Поэтому, ссылаясь в дальнейшем на некоторые положения этого трактата, я вместе с тем усматриваю свою главную задачу в том, чтобы выдвинуть представляющиеся мне основательными фактические сведения и выводы общего характера; читатели же имеют возможность сопоставить их с содержанием трактата Л. Н. Гумилева и ясно увидеть, в чем я присоединяюсь к этому трактату и в чем с ним расхожусь.