От войны до войны

Его Величество… Любопытно, хоть кто-нибудь, произнося титул, вспоминает, что он происходит от слова «величие»? Франциск был невысоким, плотным, с хищным носом и тяжелым подбородком. Но невзрачный сын незначительного окраинного герцога и дочери негоцианта стал великим королем. Он сделал лишь одну ошибку – оставил трон не пасынку, а сыну…

– Идемте, генерал, – кардинал кивнул Лионелю. Умный человек и служит не себе, а Талигу. Как и все в этом роду. Жаль, братьев Савиньяк всего трое, и жаль, что Ариго аж трое. Неужели Эмиль не завидует близнецу? Разминуться с графским титулом на какие-то полчаса… Убивали и за меньшее.

– Лионель, вы хотя бы иногда вспоминаете, что вы кровные вассалы Эпинэ?[32]

– Только когда напоминают, – улыбнулся Лионель Савиньяк. – Наш предок решил, что умнее жить настоящим и будущим, чем прошлым. Я думаю, это правильно.

Эмиль не преминул бы в ответ спросить, что думает о кровной присяге Квентин Дорак из Дома Молнии. Что ж, каждому свое. Одному стоять у трона, другому вести в бой конницу.

– Вы правы, Лионель, – медленно произнес кардинал, – но у настоящего есть весьма неприятная привычка становиться прошлым. Если его, разумеется, не пришпорить.

Капитан личной королевской охраны очень внимательно посмотрел на Его Высокопреосвященство:

– Я не знаю, правильно ли я понимаю…

– У вас будет время подумать, – улыбнулся кардинал. Они пришли. Тяжелые двойные двери, украшенные изображением сторожевых псов, стерегли Овальный кабинет, называемый также Тайным. Здесь говорили о том, что не предназначалось для чужих ушей. Правда, Его Высокопреосвященство предпочитал обсуждать секреты в Старом парке или, в крайнем случае, в саду своей резиденции, но если в Тайном Совете заседают король и кансилльер, совещаться можно и в солдатском борделе. Хуже не будет.

Кардинал, мило улыбаясь, вошел в небольшую комнату без окон, обитую чем-то напоминающим стеганые атласные перины, призванные глушить звук. За овальным столом с выложенным из сотен кусочков самоцветных камней Победителем Дракона сидело девять мужчин. Первый маршал Талига Рокэ Алва задумчиво изучал потолок, тессорий[33] Манрик шептался с адмиралом Альмейдой, братья Ариго изображали из себя соляные столпы, кансилльер читал какие-то бумаги, супрем[34] Придд разглядывал свои ногти, экстерриор[35] Рафиано светски улыбался, а геренций[36] Гогенлоэ-ур-Адлерберг красноречиво покашливал, прикрывая губы платком.

Кардинал Талига опустился в пустующее кресло между экстерриором и кансилльером. Лионель Савиньяк наклонил голову и исчез за небольшой полускрытой обивкой стен дверцей – пошел сообщить Его Величеству, что Совет в сборе. Граф Рафиано, как и положено дипломату, заметил, какая в этом году жаркая весна. Его Высокопреосвященство согласился, адмирал посетовал на отсутствие окон. Тессорий напомнил о том, что это сделано ради соблюдения тайны, Рокэ зевнул и сказал, что Его Величество Франциск Первый умел хранить свои секреты и узнавать чужие…

Фердинанд появился неприлично быстро – минут через десять, хотя по этикету следовало выждать хотя бы полчаса. Повелитель Талига плюхнулся в свое кресло и принял значительный вид. Лионель поставил на стол небольшие песочные часы, призванные отмерить пять минут, которые король дает своим советникам для обдумывания будущих речей.

Золотая струйка лилась из верхнего полушария в нижнее. Пять минут тишины перед важным разговором… Еще одна выдумка узурпатора, спасшего подыхающую Талигойю от бессмысленной и пошлой кончины.

– Друзья мои и подданные, – вряд ли Франциск начинал совет столь выспренними словами, но Фердинанд честно повторял то, чему его обучили в юности, – мы собрали вас, чтобы обсудить тайное, неотложное и печальное.

Неотложным и печальным были октавианские празднества, которые следовало бы назвать черными. Король многословно и с выражением расписывал зверства толпы и доблесть Первого маршала, подавившего бунт. Разумеется, Его Величество вещал с чужих слов. Сам он ничего не видел и ничего не знал – сидел в летней резиденции и любовался на фиалки, и вместе с ним любовались Штанцлер, Ариго, Придды, Карлионы и прочие Рокслеи. Бедные фиалки, они от такого внимания наверняка покраснели.

– Мы благодарим Первого маршала Талига Рокэ Алву за решительные и своевременные действия, – заключил король.

Алва встал и равнодушно поклонился, словно его благодарили за присланное вино или поздравляли с очередной удачей на охоте. Произносить ответную речь в планы маршала не входило.

Его Величество обвел глазами советников и соратников и изрек:

– Кто желает говорить?

Первым поднял холеную руку Леопольд Манрик.

– Говорите, тессорий.

Манрик грузно поднялся. Замечательный человек. Когда раздавали совесть, граф забился в самую глубокую нору, когда раздавали мозги и страх – прибежал первым. С большим котелком.