От войны до войны

За занавесом их ждало несколько гоганов. Енниоль величаво кивнул и прошествовал по коридору, дав знак следовать за ним. Робер, стараясь поменьше спотыкаться, потащился следом. Как же сюзерен приволок его сюда и что он сказал Матильде?

При воспоминании о вдовствующей принцессе стало стыдно. Странно, он всегда был рад видеть Матильду. Наверное, дело в том, что ему стало худо в ее доме. Последнее, что Робер помнил, были винные бутылки. Разумеется, пустые. Он напился, как сапожник, но ему казалось, что до кровати он все-таки дополз сам. Что же было дальше?

– Альдо, – Эпинэ сжал локоть приятеля, – что мы тут делаем?

– Тебя лечим, – Ракан говорил шепотом, – ты подхватил горную лихорадку, думали – все. Хорошо, Мэл… – принц осекся и указал глазами на Енниоля. – Дома расскажу.

– Не стоит откладывать важное и неотложное, – гоган явно слышал их разговор, – сейчас мы успокоим тела свои на скамьях и будем спрашивать и отвечать. Нужно многое понять, чтоб не оказаться среди огня без воды и среди волн бушующих без корабля.

Енниоль был серьезен, хотя гоганы вообще были серьезным народом. Так же, как и бириссцы, а вот кагеты, те все время смеялись, орали и ели, но смерть равно тянет лапы и к веселым, и к грустным…

– Пусть блистательные войдут в чертог беседы! Их ждет трудный разговор о смутных временах и дурных пророчествах.

Весьма кстати! Для полного счастья ему не хватало только дурных пророчеств. А это еще что такое?

Эпинэ с удивлением уставился на собственную руку, вернее, запястье, которое охватывало широкое плоское кольцо червонного золота. Неужели он умудрился обручиться?! Этого еще не хватало… Робер тронул браслет, роскошная вещь, но какая-то тревожная. И где герб и вензель той, кому он дал слово, если он, разумеется, его давал?

4

– Что может вспомнить блистательный? – Вопрос Енниоля не застал Иноходца врасплох лишь потому, что талигоец усиленно вспоминал то, что с ним было.

– Я пришел в дом Раканов. Моего сюзерена не было, меня встретила Матильда… Бабушка Первородного. У нее был боров… То есть барон Хогберд, но он ушел. Мы говорили о Кагете, потом пили, потом я, кажется, пошел спать.

– Блистательному кажется?

– Я был пьян, – признал Эпинэ, – очень пьян.

– Ты был болен, – встрял Альдо, – а не пьян. Я вернулся утром, ты бредил, а Матильда с двумя лекарями прыгали вокруг тебя и не знали, что делать. Когда тебе стало совсем худо, я вызвал достославного Енниоля, и он велел…

– Правнуки Кабиоховы не могут велеть внуку Его, – наставительно и даже с какой-то укоризной произнес гоган, – мы были рады оказать услугу Первородному и спасти друга Правнуков Кабиоховых.

– Что со мной было? – ничего умнее этого вопроса в голову Робера не пришло.

– Блистательного затянули к Серому Порогу, но кто и зачем – осталось скрытым. Сын моего отца просит рассказать обо всем, что нельзя назвать обычным.

– Мой конь не хотел идти в Агарис… И еще Клемент, – Робер повернулся к Альдо, – где он? Я оставил его в гостинице.

– У Матильды, – улыбнулся принц, – я его забрал. Его и твои вещи. Нам не сто́ит больше расставаться, Матильда тоже так думает.

– Он не хотел есть, – Эпинэ понимал, что несет чушь, – это на него не похоже. Откуда у меня этот браслет? Я… Я вернулся без него… Меня с кем-то сосватали?

– Это, – Альдо явно колебался, – это надела… девушка по приказу достославного Енниоля, там у тебя… Ну, отметина какая-то.

– На руке блистательного появился знак, который нужно скрыть. Ты не должен снимать то, что надела юная Мэллит. Это опасно.

Он носит браслет Мэллит! Пусть без имени и герба, пусть его надели, чтобы что-то там спрятать, какое это имеет значение?! По закону и чести Мэллит взяла с него клятву верности, даже если не знала об этом. Да, она никогда не станет его женой, но они все равно связаны навеки! Робер с нежностью коснулся червонного золота. Енниоль неправильно понял его жест и торопливо сказал:

– Если бы у сына моего отца был другой путь, я пошел бы им, но тропа была лишь одна.

– Я не сниму браслет, – твердо сказал Робер, – обещаю.

– Но мы не хотим быть слепыми щенками, – влез Альдо. – Я должен знать, что случилось, а Робер то, что мы с ним сделали.

– Я расскажу. – Енниоль казался безумно уставшим, и Роберу стало его жаль. – Но сначала ответь, что ты помнишь из своих снов?

– Ничего, – Робер задумался, – наверное, это были кошмары?

– Ты не помнишь серых стен? Не помнишь своей дороги? Не помнишь того, кто протянул тебе руку?

– Нет, – Эпинэ с сожалением покачал головой, – я не помню ничего. А все это было?

– Ара показала, где блуждала твоя душа. Это дурное место, но оно было отражением Агариса… Мы звали тебя, заклинали именами твоей матери и отца, твоим гербом и всеми твоими предками, мы смогли остановить тебя и заставить оглянуться, но этого не хватало. Тогда к тебе через ставшую Залогом воззвала кровь Раканов, но ты ушел слишком далеко. И лишь когда Первородный смешал твою кровь со своей и кровью ставшей Залогом и напоил ею отражение Зверя, он вывел тебя.

– Зверя? – Роберу казалось, что он бредил именно теперь. – Какого Зверя?

– Зверя Раканов.