От Волыни до Подыни – легендарный Брусиловский

Согласитесь, сильный документ. Причём воспитание в семье таково, что Евгений и пугать родителей не намерен, и привирать открыто не может. Ещё хочу, для ясности, остановиться на одной фразе письма: «Да и Бог с ними – с» героями». При мысли о них, мне почему-то всегда вспоминается глупая рожа «героического» Козьмы Крючкова на обложке дешевых папирос. Не для дешевых подвигов и славы я сюда пошел». По-моему, отношение к казённому герою на передовой тут выражено без обиняков. Однако белорусский историк Вячеслав Бондаренко в своей книге сери ЖЗЛ «Герои Первой мировой» вдруг решил вывести «виновником» такого отношения к Крючкову… молодого Михаила Шолохова. Он пишет: «Сам факт схватки Крючкова с множеством вражеских всадников Шолохов замолчать не смог, но всё же не удержался от того, чтобы снизить число немцев с 11 до 8, а саму картину боя «подать» сухо, без особых эмоций: «В стороне человек восемь драгун огарновали Крючкова. Его хотели взять живьем, но он, подняв на дыбы коня, вихляясь всем телом, отбивался шашкой до тех пор, пока ее не выбили. Выхватив у ближайшего немца пику, он развернул ее, как на ученье. Отхлынувшие немцы щепили ее палашами». Согласитесь, никаким особенным «героизмом» от этого фрагмента не пахнет – просто кавалерийская сшибка с врагом. Количество убитых Крючковым драгун Шолохов не сообщает, равно как не говорит и о том, сколько ранений получил каждый участник сражения.

Таким образом, в своем описании событий 30 июля Шолохов постарался, во-первых, опошлить (?! – никакой пошлости в энергичном описании не видно – А.Б.) и принизить героический неравный бой казаков с немцами, превратив его в бессмысленную свалку ошалевших от страха людей, во-вторых, сделал этот бой как можно более «коллективным», отдав «руководящую роль» Астахову и фактически приписав ему победу над немцами, а командира разъезда Крючкова опустив до уровня рядового, ничем не примечательного участника боя. А в-третьих, завершается романная версия событий 30 июля 1914 года следующим пассажем: «А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать руку на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе, натыкались, ошибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей, и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъезжались, нравственно искалеченные. Это назвали подвигом». Комментировать этот явно написанный в подражание Льву Толстому фрагмент текста даже не хочется. В таком духе можно опорочить любое героическое деяние».

Брусиловцы в Луцке. Фотография времен Первой мировой войны

Ну, так и в духе Бондаренко можно любого русского гения упрекать на каждом шагу – ведь и Льву Толстому тоже за описание Аустерлицкой и Бородинской битв доставалось: то не так, этого не отразил.

А дальше начинается чистая идеология, столь яростно врывающаяся сегодня во все повествования: «Встает вопрос: зачем же понадобилось безусловно талантливому Михаилу Шолохову (спасибо хоть за признание таланта – А.Б.) клеветать на покойного к тому времени казака и излагать читателю чрезвычайно подробную, но притом ложную версию реальных событий?.. Ответ очевиден: Козьма Крючков был наиболее известным, хрестоматийным русским героем Первой мировой войны, своего рода символом героизма Русской Императорской армии. Его имя в 1928–1932 годах (время первой журнальной публикации романа) еще помнило множество людей, да и казаки, знавшие семью Крючковых лично, еще жили на белом свете. Но после революции Крючков занял «не ту» сторону, да и вообще принадлежал к ликвидированному как особое сословие казачеству, которое в начале 1930-х если и упоминалось, то исключительно в качестве «опоры царизма» и «душителей революции». Так что положительную легенду о «хорошем казаке», Крючкове-богатыре, в одиночку уложившем 11 немцев, требовалось развенчать, заменить легендой отрицательной. А от развенчания конкретного героя всего один шаг до развенчания самого события – Первой мировой войны: если уж «самый главный» герой этой войны оказывается вполне заурядным, а подвиг его – придуманным, то каковы же были все прочие герои и подвиги?.. Именно затем Шолохов и уделил в «Тихом Доне» столько места событию, никак не связанному с основным сюжетом романа. К тому же у него наверняка были «личные счеты» с Крючковым. Ведь свой первый и последний офицерский чин тот получил не за что-нибудь, а за бои с красными во время восстания в родной станице Шолохова – Вешенской.