При встрече отец по традиции слегка обнимает меня за плечи, целует быстро в щеку и дежурно интересуется моими успехами в школе. Мать тоже слегка меня приобнимает, что сильно меня удивляет. И только Элайза не считает нужным со мной здороваться.
Я продолжаю называть Мадлен Готье своей матерью. Она не просила меня звать ее как-то иначе, и, если честно, я благодарна ей за это. Хоть эта женщина всегда меня ненавидела, я все же не могу винить ее в этом. Однажды ее муж принёс в дом девочку, рождённую от любовницы, и поставил перед фактом, что она будет жить с ними. Более того — заставил Мадлен удочерить меня, зваться моей матерью и запретил рассказывать правду.
Я не знаю, что в итоге было Элайзе от отца за то, что она рассказала мне правду, но, судя по тому, что к ее свадьбе по-прежнему идёт масштабная подготовка, а сама она невозмутимо рассматривает свой новый маникюр, никакого особого наказания она не получила. Ну или эффект от этого наказания уже улетучился.
Когда я тогда вернулась в школу, я сразу рассказала все Флёр. У меня нет от нее секретов, кроме одного — моих чувств к Себастиану. И как только я ей высказалась, сразу так легко на душе стало. Никто не понимает меня так, как Флёр.
По моему приезду на каникулы у нас традиционно проходит семейный обед, где мы изображаем из себя счастливую семью. Отец старается шутить, а мать и Элайза сидят с кислыми лицами. Мое лицо наверняка такое же. Потом мы расходимся по своим делам.
Я сижу в своей комнате и печатаю на ноутбуке свой первый роман, когда слышу за дверью возню и посторонние женские голоса. Элайза снова притащила в дом своих куриц-подружек. Ее комната не далеко от моей, поэтому мне хорошо слышно, о чем они говорят. Обсуждают свадьбу и планируют девичник. Их курятник мешает мне сосредоточиться на книге, поэтому я выключаю ноутбук. Через полчаса лежания на кровати у меня появляется небольшой аппетит, поэтому я иду на кухню.
Ставлю чайник, делаю себе сэндвич, сажусь за стол и ем, когда на кухне появляется сестрица со своими подружками.
— Кнопка, свали отсюда. Мы с девочками хотим выпить вина, — обращается ко мне Элайза.
— И не подумаю. — Я продолжаю есть свой сэндвич и пить чай, даже не думая куда-то уходить.
— Тебе лучше мне не дерзить.
— А то что?
— А то пожалеешь.
— Да ладно? — я поворачиваю к ней голову. — И что ты мне сделаешь? Обзовёшь меня? Ударишь? Прочитаешь мой дневник? Можешь приступать прямо сейчас. А мой дневник лежит у меня в комнате на столе. Розовая тетрадь.
Элайза уперла руки в боки и тяжело дышит. Кажется, у нее из ноздрей сейчас повалит дым.
— Ты мелкая дрянь, — цедит.
— Ага.
— Мелкая сучка.
— Ага.
— Тварь!
— Ага.
Мне ее оскорбления абсолютно параллельны, и, кажется, это злит ее еще сильнее.
— Шалава, как твоя мать! — кричит во все горло. — Потаскуха! Проститутка!
А вот это она зря… Я замираю с поднесённым ко рту сэндвичем, и от Элайзы не ускользает моя реакция. Довольная тем, что смогла меня задеть, она поворачивается к своим подружкам.
— Девочки, а я вам не рассказывала, что эта мелкая дрянь не член нашей семьи на самом деле? Ее родила какая-то танцовщица «Мулен Руж». Шалава, одним словом. Папа притащил ее в дом из жалости, потому что ее мамаша собиралась отдать ее в детский дом. — Затем Элайза поворачивается ко мне. — Ты такая же шлюха, как твоя мать.
Сэндвич падает у меня из рук прямо на стол. Я медленно встаю со стула и смотрю Элайзе в лицо. Ее охреневшие подружки уставились на меня и перешёптываются. Я делаю шаг к сестре и медленно говорю.
— Да. Ты права, Элайза. Я такая же шлюха, как моя родная мать. — Затем я склоняюсь к ней и шепчу на ухо. — И очень скоро ты почувствуешь это на себе.
— Что ты имеешь в виду? — кричит мне в спину, когда я выхожу из кухни.
Я уже точно знаю, что буду делать. Захожу в свою комнату, беру телефон и пишу сообщение ее парню.
Ответ мне приходит моментально.
Я бросаю взгляд на часы на стене. 16:30.
Поль тут же присылает мне улицу и номер дома.