От ЖЖизни к жизни

Узнал о том, что в конце июля умер мой старинный приятель и товарищ по самодеятельному театру Андрей Гарсиа. Умер он, как и жил, в городе Перми. И поскольку я только узнал о его смерти, значит, и умер он для меня сейчас. Андрей был старше всего на три года, для меня это большое событие, и смерть его в столь молодом возрасте символична. Уходят последние художники и поэты конца восьмидесятых – начала девяностых. Уходят те, кто не нашёл себя в сегодняшнем пространстве и времени. Те, кто не смог мимикрировать и не нашёл для этого никакого смысла. И получается, что Андрей ещё долго прожил…

Сам Андрей и то, что он делал, повлияло на меня так сильно, что трудно проанализировать. С уверенностью могу сказать, что если бы мы с ним не повстречались, очень многое в моих спектаклях, особенно музыкальная составляющая, было бы иным, а моего альянса с группой «Бигуди», наверное, не случилось бы.

Увидел я Андрея, точнее, его театр в Свердловске в 1990-м, на фестивале, куда сам впервые выехал со своим театром «Ложа», со своим первым бессловесным спектаклем «Мы плывём». А Андрей показывал тогда свой спектакль «Митиюки, или Книга странствий» то ли по японскому эпосу, то ли по древней японской пьесе. Спектакль был удивительным. Это была работа даже не одного, а двух коллективов: театра «Отражение» Пермского университета и Андрюшиной группы «Пагода». Но режиссёром и автором музыки был Андрей. Спектакль произвёл на меня столь сильное впечатление, что мне немедленно захотелось сделать что-то подобное.

Мне сначала подумалось, что некто Андрей Гарсиа, указанный в программке, скорее всего, иностранец, из иных, удивительных стран человек, потому что человек из Перми не мог сделать того, что я увидел и услышал. Оказалось – нет. Андрей из что ни на есть Перми. И фамилия у него настоящая, подлинная, не псевдоним. Просто, как мне сказали, отца Андрея ещё ребёнком эвакуировали в СССР из Испании, спасая от фашистов.

Тот спектакль начинался фразой: «Я, да будет вам известно, Фукакуса, смиренный житель столицы». Этой фразой начинается некая японская новелла, которую читает герой моего рассказа «Ангина», который я написал прошлой зимой. Вот какое сильное впечатление на меня произвёл этот удивительный, непонятный и почти таинственный спектакль…

Во время того фестиваля мы подружились коллективами. Андрей и группа «Пагода» сыграли в один из вечеров концерт, чем окончательно меня добили. Да, они были готовы играть в любом месте и сколь угодно долго. Что они играли? Трудно сказать! Их причисляли к направлению нью эйдж. Но нью эйдж – что-то вялое, полуэтническое, часто заумное, длинное, а главное – ужасно скучное. «Пагода» же играла что-то фантастическое. Она играла музыку несуществующих народов с несуществующих островов. Берусь утверждать, что так у нас в стране не играл никто. В их музыке не было ничего от претензий и зауми обчитавшихся Блаватской бледнолицых мракобесов. В них не было многозначительности и бессмысленной таинственности фанатов всего индийского или псевдопросветления рерихнутых сектантов. В них не было намёка на некие особые, мистические знания и потаённые витиеватые смыслы, для проникновения в которые следует несколько лет читать мантры. Они просто были пермскими ребятами, которые умели фантазировать и не претендовали на звание профессиональных музыкантов. Виолончель, цимбалы, перкуссия, флейты, гитара, контрабас и голоса. И этого было достаточно, чтобы в Перми создать ощущение того, что музыка эта рождается не на берегах Камы, а на берегу неведомого моря.

Андрей был, конечно, выдающимся музыкантом, при этом инструменталистом не был вовсе. Вряд ли он мог бы поучаствовать в джем-сейшне наравне с виртуозами, но он мог извлечь нужный только ему звук из чего угодно. В наборе инструментов, на которых он играл, были разные флейты и что называется дудки, несколько раз битая и много раз клеенная окарина, привезенная им неведомо откуда, из которой он извлекал такие печальные звуки, какие не были задуманы теми, кто делал этот инструмент. На стареньком армянском дудуке он выводил какие-то совершенно африканские мелодии. Даже труба от пылесоса служила ему то духовым, то ударным инструментом. А как он играл на гитаре…