От ЖЖизни к жизни

Есть предметы, которые не выдержали испытания на необходимость и безвозвратно ушли из повседневной жизни именно на нашем веку, у нас на глазах. Какие-то ушли или уехали на дачи или антресоли, на чердаки или подвалы и ждут только ремонта или переезда, чтобы быть выброшенными. Какие-то перебрались на блошиные рынки, в коллекции или антикварные лавки. Какие-то просто исчезли. Но главное – они выпали из повседневной жизни. А когда-то служили нескольким поколениям. Исчезли же при нас… Хотя некоторые ещё служат.

Это всё вещи, при встрече с которыми я возвращаюсь в точные временные, пространственные и даже чувственные координаты своего детства… вплоть до запахов…

Как только вижу старую мясорубку, которая прикручивается винтом к столу, я тут же вспоминаю тесную кухню, треть которой занимал мой дедушка в майке с лямками, крутивший её рукоятку. Я заворожённо смотрел, как из отверстий выползали червяки фарша… Мне нравилось начало процесса: уже пара кусков мяса исчезла в мясорубке, уже вовсю слышны чавканье и хруст, но фарш ещё не полез из круглых дырочек…

И вот, из двух отверстий, полезло, ещё… ещё… И пошло-поехало!

А как страшно было глянуть сверху туда, где железные волны ножа перемалывают мясо! Всегда представлялся попавший туда палец.

Помню также, как мне в первый раз дали мясорубку покрутить. Помню гордость и взрослость ощущений… Ну и запах, конечно…

Когда вижу старую готовальню в чёрном плоском потёртом футляре, вспоминается, как я маленький просыпался ночью и видел маму, склонённую над чертежом при свете лампы, тоже согнутой над работой.

Блестящие, таинственные штучки, лежащие каждая в своём углублении в строго определённых позах, были страшно притягательны и запретны. Я, конечно, добирался до готовальни и, конечно, не мог уложить их обратно как надо. Футляр не закрывался, и я боялся возвращения родителей. Сломанный рейсфедер мне всё ещё снится…

Любая коробка, коробочка или железная банка из-под чая или конфет монпасье… да хоть шкатулочка, наполненная пуговицами, сразу же напоминают мне ту тоску, которая сопровождала процесс перебирания пуговиц. Когда все были заняты и никому до меня не было дела, мне давали коробку с пуговицами, и я их перебирал… Я знал каждую в лицо… Большую перламутровую, маленькие красные, откуда-то взявшуюся пуговицу от формы железнодорожника, много разных… И любимую пуговку в виде ракушки.