От знахаря до врача. История науки врачевания

«Женщина, которой впервые был дан хлороформ во время родов, в предыдущий раз рожала в деревне, и продолжавшиеся три дня роды завершились перфорацией черепа плода. На этот раз – а это вторые роды – схватки начались за две недели до положенного срока. Через три с половиной часа после их начала и до окончания первой стадии родов я дал женщине хлороформ. Ребенок родился через двадцать пять минут после начала вдыхания паров хлороформа. Крик ребенка не разбудил мать. Прошло несколько минут… после того, как сестра унесла ребенка в соседнюю палату, прежде чем пациентка пробудилась. Она повернулась ко мне и сказала, что очень хорошо поспала, отдохнула и готова к предстоящим родам. (Мучимая тревогой из-за прошлых неудачных родов, она не спала две ночи). Немного подумав, женщина сказала, что боится, что сон прекратил схватки. Вскоре после этого сестра принесла из соседней палаты ребенка, и нам стоило немалых трудов убедить удивленную мать в том, что роды уже позади, а этот младенец и есть «ее собственный живой ребенок».

Буквально через неделю Симпсон опубликовал сообщение о результате этого обезболивания хлороформом. То, что последовало, отнюдь не напоминало восторг по поводу обнаружения нового средства, способного освободить женщину от родовых мук. Вместо этого на Симпсона обрушился шквал критики по поводу правомерности устранения боли при родах. Человек более мелкого калибра, нежели Симпсон, был бы раздавлен противниками и критиками. Но этот врач был достоин стать членом списка людей, сражавшихся за права женщин. Он был готов к битве.

В череде приведших к победе над высокой детской смертностью событий были замешаны люди, абсолютно разные по своим характерам. Мы видим среди них Паре, отличавшегося простым, цельным и прямым характером, человека, который одинаково хорошо чувствовал себя в военном лагере и при королевском дворе. Он пережил четырех католических королей Франции, и при каждом из них был личным врачом и медицинским советником, несмотря на то что сам был протестантом. Не является ли такая характеристика наилучшей для любого человека? Чемберлены – отчасти шарлатаны, отчасти фанатики – в течение почти ста лет держали в секрете инструмент, который мог бы принести неоценимое благодеяние человечеству; но за свое поведение они были подвергнуты остракизму современниками-врачами и заслужили забвение со стороны историков. Холмс был ученым и человеком блестящих дарований; определенно он не был дилетантом в медицине, но он не смог – ни жертвенностью, как Земмельвейс, ни воинственностью, как Симпсон, – отстоять те вещи, которые он ясно провидел за поколение до того, как их заметили другие. Джексон и Мортон прямо не интересовались историей деторождения, но именно они принесли ему величайшую пользу. Борьба мелочных, эгоистических интересов затмила историческое значение их достижения. Честь, которой они были достойны, погибла в ничтожных склоках и досталась Джеймсу Симпсону. В образе сэра Джеймса И. Симпсона мы видим характер реформатора, лишенного желчного пессимизма и трагической готовности к мученичеству, столь присущих многим реформаторам. Он был им, но он был реформатором, твердо стоявшим на прочном фундаменте здравого смысла, гением, искренне любившим людей и готовым к плодотворному спору. К тому же он обладал редчайшим для реформатора качеством – чувством юмора.

В Шотландии бытует легенда об анестезии: Тенева, мать святого Кентигерна (или святого Мунго) из Глазго, была оплодотворена, когда находилась без сознания, напившись отвара какого-то снотворного. В наказание за этот грех ее сбросили с вершины высокого холма, но случилось чудо, и она не пострадала. Не удовлетворенные этим свидетельством Божественной милости, ее судьи приговорили Теневу к другому наказанию: ее посадили в утлую лодчонку и толкнули в воды залива Ферт-оф-Форт. Но Тенева уцелела и на этот раз. Лодочка приплыла к Фейфу, где Теневу принял святой Серван. В положенный срок Тенева разрешилась от бремени сыном, который впоследствии стал святым Кентигерном. Зная о святом, история рождения которого довольно причудливым образом оказалась переплетенной с анестезией, церковь могла бы проявить большую снисходительность. Тем не менее – и это уже твердо установленный исторический факт – в 1591 году благородная леди Эуфамия Мак-Алайан прибегла к помощи Эгнес Сампсон, чтобы облегчить боль при рождении двух сыновей. Эгнес Сампсон пытали за ересь перед королем Яковом и приговорили к сожжению заживо на Замковом холме в Эдинбурге. В XIX веке шотландское духовенство снова объединилось, если не для того, чтобы сжечь Симпсона на костре, то, во всяком случае, для того, чтобы покончить с его богопротивной практикой своими пылкими проклятиями. Но Симпсон оказался более крепким орешком, нежели женщина XVI века; он обратил против церкви ее же собственное оружие – толкование библейских текстов – и заставил священников замолчать. Правда, избавившись от одних врагов, он столкнулся с новыми – собратьями по врачебному сословию.